Убийство в Зарядье. Содержание
I.
В начале сороковых годов, в одном из переулков Зарядья, входившем тогда в состав четвертого квартала Городской части, в небольшом одноэтажном домике с мезонином, проживала престарелая купеческая вдова Татьяна Ивановна Соколова со своей незамужней сестрой, Авдотьей.
II.
Едва квартальный надзиратель успел переступить порог кухни, как сразу же наткнулся на труп Авдотьи Ивановны.
III.
Оставив следственную комиссию, отправленную по распоряжению московского обер-полицмейстера Цинского, состоявшую из пристава Пречистенской части Рещикова, квартального надзирателя Миловидова и «добросовестного» Третьего квартала Серпуховской части, у ворот постоялого двора московского мещанина Александра Григорьева, мы займемся теперь теми слухами, которые распространились в Москве, вслед за известием об убийстве сестер Татьяны и Авдотьи Ивановых.
IV.
Александр Григорьев жадно выпил поданный женой ковшик воды и, несколько успокоившись, проговорил, обращаясь к частному приставу Рещикову:
— В убийстве купчихи в Зарядье я, ваше высокородие, не повинен, нынче только о нем в Охотном ряду узнал…
V.
Груздев вернулся домой, страшно взбешенным. Он никак не предполагал, чтобы Сомов так наотрез и бесповоротно отказал ему в его просьбе. Образ красивой Анны Петровны неотступно тревожил его старческое воображение и не давал старику покоя. «А ведь я, — думал Петр Иваныч, — на старости лет совсем влюбился, кажется… Недаром, знать, говорится пословица: «седина в бороду, а бес в ребро!..»
VI.
Часов в семь вечера, какой-то человек, подъехав на извозчике к Покровскому монастырю, слез с дрожек, носивших название «калибера» или «гитары», рассчитался с извозчиком и направился к огородам, находившимся невдалеке от монастыря.
VII.
Анфим Григорьев, отправленный тотчас же после ареста в Пречистенскую часть, при допросе его частным приставом Рещиковым, положительно отверг всякое свое участие в убийстве Татьяны Ивановны Соколовой и её сестры Авдотьи. Не помогла делу и очная ставка его с братом, Александром Григорьевым, уличавшим Анфима в том, что он привозил к нему ящик с деньгами. Анфим уверял, что в ящике, кроме книг ничего не было.
VIII.
Семен Григорьич едва устоял на ногах, выслушав слова чиновника, назвавшего его прикосновенным к делу об убийстве в Зарядье.
IX.
Груздев, приступая к выполнению своего плана, не мог опасаться оговора со стороны Бусина. Обстоятельства сложились таким образом, что Бусин, обобранный тем же Груздевым, благодаря ловкости последнего, сделался не врагом его, жаждущим отмщения, а лицом, возлагавшим на него все свои надежды и упования.
X.
На другой день после ссоры Бельского с Петром Ивановичем, часов в семь вечера, на квартиру Груздева явился посланный от Сомовой.
XI.
Московский обер-полицмейстер, Иван Дмитриевич Лужин, в руки которого попало запутанное дело об убийстве в Зарядье, принялся за него со свойственной ему энергией.
XII.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как дело об убийстве в Зарядье поступило в третью следственную комиссию. Несмотря на всю энергию её председателя, Лужина, дело подвигалось вперед черепашьим ходом. Только против Москвичева были найдены новые улики: десятилетняя дочь его признала платок, найденный в доме убитых, за принадлежащий её отцу. Анфим Григорьев, отказавшийся от всех своих показаний в Надворном суде, неожиданно заявил, что он вновь подтверждает свои прежние показания и сознается в убийстве Соколовой, и её сестры.
XIII.
Утром в тот день, когда Аня так неожиданно явилась к Груздеву, Александр Алексеевич Бельский спокойно занимался в конторе. Молодому человеку, малознакомому с тем делом, за которое он взялся, приходилось работать с утра до ночи. Неожиданное бегство Сомова повлекло за собой наложение запрещения на все его капиталы, дело приходилось ликвидировать, а эта ликвидация, вынужденная несчастно-сложившимися обстоятельства, ставила в необходимость Бельского привести в известность общее положение дел крупного коммерсанта. Труд осложнялся еще и тем, что Сомов, как подрядчик Коммисариатской комиссии, оставил не оконченными несколько казенных подрядов. Кредиторы Сомова, обеспокоенные его бегством, требовали немедленного удовлетворения, и Бельский не жалел себя, просиживая в конторе дни и ночи, с целью водворить хотя какой-либо порядок в том хаосе, который оказался в делах когда-то аккуратного и безупречного во всех отношениях Сомова.
XIV.
Ответ Бельского, так неожиданно признавшего себя виновным в убийстве, очевидно, привел в некоторое замешательство всех членов следственной комиссии.
XV.
Груздев, старательно выбрившись и по возможности прифрантившись, отправился в дом Сомова, в самом прекрасном расположении духа.
XVI.
За два дня до отправки Бельского во Владимир для очной ставки с арестантом Кульковым, Иринарх Неуклонский, снабженный инструкциями Груздева, выехал по той же дороге. Александр Алексеевич, ничего не знавший о плане, придуманном Груздевым, выехал из Москвы в самом мрачном и угнетенном состоянии духа, под конвоем двух солдат.
XVII.
Петр Иванович Груздев в день отъезда Иринарха из Москвы получил из Петербурга письмо от одного из своих старых сослуживцев, переведенного на службу из Москвы в Петербург.
XVIII.
Груздев, арестованный в Петербурге, положительно не мог понять, каким образом Иринарх Неуклонский осмелился выдать его следственной власти, а между тем, из слов пристава, он заключал, что причиной его ареста послужило поручение, данное им своему верному и до сих пор неизменному слуге.
XIX.
— Ну, господин Неуклонский, — начал председатель следственной комиссии, когда Иринарх приблизился к столу, — подтверждаете ли вы прежние ваши показания?
— Подтверждаю, — спокойно ответил тот.
XX.
Бельский, получив от Неуклонского деньги и простившись с ним, остался один в комнате. Решившись на побег, он только теперь вспомнил, что верхнее платье, его осталось в «общей» избе постоялого двора.
XXI.
В семь часов вечера Бельский поспешил на условленное место. Улица, на которой находился дом Сомова, принадлежала к немноголюдным местностям Москвы, прохожие здесь встречались изредка, а потому Бельскому опасаться было нечего, тем более, что уже стемнело, а мигающие кой где убогие фонари не могли, конечно, рассеять глубокую тьму осеннего вечера.
XXII.
Как известно, дело Сомова было приказано рассматривать отдельно от «дела об убийстве в Зарядье», в виду того, что следствие о нем затянулось и грозило сделаться положительно бесконечным. Что же касается Сомова, то следственная комиссия, после ареста Семена Григорьича в Петербурге, признала возможным передать его дело в суд, так как никаких новых уличающих обстоятельств, по мнению комиссии, открыться не могло, а между тем и сам Сомов, всеми возможными способами, хлопотал только об одном, чтобы как можно скорее состоялось о нем решение.
XXIII.
С тем же чувством, к каким преступник выслушивает свой смертный приговор, слушал Груздев сидевшего перед ним Вязмятинова, спокойно и не торопясь, читавшего духовное завещание купца Артамона Соколова…
XXIV.
Аня, в сопровождении Бельского, вошла в комнату умирающего. Вязмятинов остался в зале.
XXV.
На другой день Вязмятинов вновь зашел к Груздеву, который встретил его очень любезно, с подобострастной улыбочкой.
XXVI.
Рассказ мой близится к концу. «Дело об убийстве в Зарядье», прошедшее через и руки четырех следственных комиссий, было наконец закончено. Что сделали эти четыре комиссии? Нашли ли они преступников? Разыскали ли тот загадочный миллион, о котором рассказывали убийцы? Вот вопросы, которыми в то время интересовались москвичи. Ответы на изложенные выше вопросы получались далеко не удовлетворительные. К делу было привлечено около ста человек, фигурировавших, то в качестве обвиняемых, то в качестве свидетелей. Пишущий эти строки был хорошо знаком со многими из числа последних, а потому ему так близко известны детали этого вопиющего дела. Напомним читателям, что убийство было совершено в 1843 году, окончательное же определение уголовной палаты состоялось 31 марта 1850 года. Семь лет тянулось следствие и что же оно выяснило? В руках следственной власти находился только один несомненный преступник — Анфим Григорьев, но и этот преступник уличался, главным образом, только вследствие сделанного им самим признания.
XXVII.
Вязмятинов, пораженный словами Груздева, не нашелся даже что возразить и молча смотрел на пристава, ожидая, что он скажет.
XXVIII.
Обыск, произведенный в квартире новобрачных, не привел, конечно, ни к какому результату: ничего подозрительного не оказалось, и непрошенные гости удалились, взяв с Ани подписку о невыезде её из Москвы.
XXIX.
Вернувшись домой, Груздев хотя и лег спать, но, не смотря на бессонную ночь, заснуть не мог.
XXX.
В больничной палате произошел переполох. Миловзоров совершенно растерялся и не догадался даже выплеснуть отравленную воду из кружки. Его отвели в контору больницы и обыскали. За обшлагом рукава найден был, между прочим, измятый клочок бумаги, в котором находились остатки какого-то белого порошка.
