Дело в отеле Семирамида

Содержание

Бегущая вода

Миссис Тезигер у себя дома

Женевский экспресс рванулся из Лондонского вокзала. Несколько минут огни парижских окраин мелькали за его окнами, и потом он вдруг, словно пружина, вырвался в темную ночь. Толчки перешли в ровное ритмическое движение, шум колес и стук буферов слились в непрерывный гул. Миссис Тезигер уже заснула на верхней полке своего купе. Шум поезда ее не беспокоил.

Один из преемников Струда

Но хотя Габриэля Струда и не было в поезде, с ними ехал в Шамони один из его преемников, после четырехлетнего отсутствия. Из этих четырех лет капитан Чейн провел последние два года в Адене, среди угольных складов, каждый день мечтая об этом утре. Он вышел из поезда в Аннемасе и, пройдя в буфет, сел за стол рядом со столиком миссис Тезигер и ее дочери.

Джон Латтери найден

Спасательная партия поднималась вверх ровным шагом. Надо было беречь силы для снежных высот, но в то же время они не останавливались. Вереница людей неустанно сворачивала, то налево, то направо, зигзагом, лесистыми тропинками. Зигзаги стали удлиняться, деревья редели, они выходили на большое плоскогорье, у подножия вершин, и остановились у горной гостинцы, стоявшей прямо над Шамони. Настал вечер, туманы ползли под ними вдоль горных склонов и закрывали всю долину.

Мистер Джарвис

Вести о смерти Латтери были переданы по телеграфу в Англию в тот же вечер. На следующее утро они появились в газетах под большим заголовком, и мистер Сидней Джарвис прочел их в пульмановском вагоне, в котором он ехал из Брайтона в свою лондонскую контору. Он вынул большую сигару из своих жирных красных губ и погрузился в размышления. Сигара, золотая бандероль на которой свидетельствовала об ее ценности, давно догорела, когда поезд остановился у платформы Баттерси Бридж. Мистер Джарвис был человеком цветущего вида. Он был среднего роста, с густыми черными волосами, красным широким лицом, маленькими живыми черными глазами, черными усами и крупными зубами. Он был плотный и коренастый и привлекал внимание своей фигурой, своими полосатыми штанами необычного цвета. В его бюро на Джермин-Стрит его уже ждал молодой секретарь.

Мишель Ревалью излагает свою философию

Это лето надолго запомнилось Шамони. Июль был сплошь безоблачным. Долины и горы купались в солнечном свете. Настал август, и в жаркую звездную ночь, в первую неделю этого месяца Чейн сидел напротив Мишеля Ревалью, на террасе кафе, нависавшей над Арвой. Под ними река пенилась среди камней. Шамони был ярко освещен, улицы были полны народа, женщины в светлых вечерних платьях с кружевными шалями на плечах, сопровождавшие их мужчины, деловые люди из Парижа и Женевы, проводившие здесь праздники, а от времени до времени какой-нибудь альпинист со своим проводником быстро проходили через мост, направляясь к своему отелю.

Лоньянский павильон

Лоньянский павильон построен высоко на южном склоне долины Шамони, над гигантскими бастионами Зеленой Долины. С окруженной перилами площадки перед его дверью открывается вид на луга с альпийскими цветами, сосновые леса и деревня Ле Тин в глубине долины. К востоку виден обрыв, над которым ледник Аржантьер, и днём и ночью глубоко внизу ревут ледяные потоки.

Пик Аржантьер

Чейн курил трубку за трубкой, расхаживая по маленькой террасе перед шале. Ни одно из окон не было освещено. Спала ли она? Слушала ли она его шаги? Жалость росла в нем, когда он думал о ней. Завтра она вернется к жизни, которую явно ненавидит. Мир, в конце концов, мог быть устроен лучше. Он зажег свечку и пошел к себе; но ему показалось, что не прошло и пяти минут, как проводник постучал в его дверь. Когда Чейн спустился в столовую, Сильвия Тезигер уже пила кофе.

Сильвия расстается с матерью

Миссис Тезигер в день восхождения Сильвии на горы устроила пикник среди искусственных развалин по дороге в Салланш с несколькими праздношатающимися разных национальностей.

Сильвия знакомится со своим отцом

На следующий день Сильвия уехала из Шамони. Это была суббота, и она вышла из своего вагона на платформу лондонского вокзала «Виктория» в воскресенье, в 7 часов вечера. Она устала от долгого путешествия и чувствовала себя немного одинокой, пока ждала таможенного осмотра своего багажа. Это было ее первое посещение Лондона, и никто ее не встретил. Других пассажиров вокруг нее приветствовали их друзья. Ее в Лондоне никто не ждал. Мать, предвидя этот момент, воздержалась от посылки телеграммы отцу девочки. А Сильвия, не зная его, также не обращалась к нему. Так как он ее не ждал, она думала, что самое лучшее — просто увидеть его или, вернее, показаться ему. Зеркало говорило ей, что ее внешность будет лучшей рекомендацией, чем телеграмма.

Карты

Сильвия сидела в кресле и ждала. Она ждала с нетерпением, так как чувствовала, что почти достигла предела самообладания, и ей нужно было общество других, чтобы сдержать себя. Но природное мужество пришло ей на помощь, а через полчаса она услышала шаги отца и его гостей в коридоре. Отец с беспокойством поглядел на нее.

Отец Сильвии совершает ошибку

Сильвия проснулась, только когда горничная принесла ей чай и сказала, что уже восемь часов утра. Когда она спустилась вниз, отец был уже в столовой. Она внимательно посмотрела на него, но на его лице не было каких-либо следов бессонной и беспутной ночи. И она почувствовала большое облегчение. Он встретил ее с улыбкой:
— Хорошо спала, Сильвия?

Дом бегущей воды

Через неделю, в солнечный день, Сильвия ехала с отцом к северу от Веймута, по дороге между болотами и заливом. Сильвия молчала и глядела вокруг себя глазами, полными ожидания.

Чейн возвращается

— А! — воскликнул капитан Барстоу, расхаживая по библиотеке. — Вот и ружье.

Старая страсть выдает новую тайну

Гаррат Скиннер, однако, ошибся. Он не знал той большой перемены, которая произошла в Чейне, и недооценил его настойчивость. Чейн, как многие другие, составил себе план жизни только для того, чтобы убедиться, насколько события идут иначе, чем предполагается. Он собирался посвятить молодость и раннюю часть зрелых лет своей карьере, если только она не найдет преждевременного конца в Альпах. Затем, через неопределенное время, так годам к сорока, он предполагал влюбиться и жениться. У него не было родителей. Он владел пустым домом на холмах Суссекса и маленьким имением. Брак в планах его жизни отодвигался на неопределенное будущее. Но настал вечер, когда он вдруг увлекся девушкой, давшей ему то сочувствие, в котором он так нуждался; и с тех пор образ Сильвии на снежной вершине пика Аржантьер не выходил из его мыслей. Он стал в воображении представлять себе, что ей могло понравиться, что стоит запомнить для того, чтобы рассказать ей. Он понял, что у него теперь был спутник, даже когда он оставался один — чего он не ожидал даже к сорока годам. Он с благодарностью и удивлением схватился за то благо, которое дала ему судьба, и не собирался так легко от него отказаться.

Кенион и его Джон Латтери

Чейн вернулся в Лондон на следующий день в недовольном и беспокойном состоянии. Он знал, что ревность — удел влюбленных. Но обидно было, что ревновать приходилось к… Вальтеру Хайну! Снова и снова он задавал себе вопрос: что она может видеть в этом субъекте? Тем не менее, он не терял духа.

Джентльмены

— Долг джентльмена, — сказал Валли Хайн, — да, долг джентльмена!

Сильвия говорит больше, чем знает сама

Хилэри Чейн не приезжал в Дорсетшир больше десяти дней. Часы тянулись долго, и он старался найти свое утешение в мыслях. Меньше, чем через неделю, о нем будут жалеть. Через десять дней его отсутствие покажется невыносимым. Он бродил по холмам Суссекса, повторяя себе: «Поделом ей!». Утром одиннадцатого дня он получил вызов в военное министерство на следующий день.

Обе стороны вопроса

Дом Чейна стоял высоко на склоне Суссекских холмов. Он был построен из камня два века тому назад и постепенно принял коричневую окраску окружавших его холмов. На западе от дома, через впадину среди холмов, проходила большая дорога, у которой гнездились домики маленькой деревушки. На восток тянулась большая гряда с ее закругленными вершинами, поросшими дроком. Дом был обращен на юг, и из его сада, расположенного террасами, открывался вид на парк и на леса.

Тень в комнате

Сильвия вдруг подняла руку, давая знак молчания, и повернулась обратно в комнату. Она услышала, как внизу хлопнула дверь, и в передней раздались голоса. Ее отец и Вальтер Хайн сегодня рано уходили из библиотеки и, видимо, были рассержены. Вальтер Хайн, во всяком случае, сердился. Голос его звучал пронзительно и резко.

На холме

Сильвия повела его к маленькой впадине на гребне холмов, к месту, с которого открывался вид на море. С других трех сторон оно было закрыто кустами. Там они сели и молчали. Сильвия ощущала глубокое умиротворение. Борьба, страхи, мучительные вопросы — все это стало таким же туманным, как детские обиды. Даже случай с освещенным окном ее не волновал.

Чейн приходит к выводам

— Шесть недель назад я простился с французской комиссией на берегу одного большого африканского озера. Месяц назад я еще шел по лабиринту тропического леса, по направлению к железной дороге, — сказал Чейн, оглядевшись, в маленьком ресторане на Кинг Стрит. Яркие огни, красные скамейки у стены, женщины в изящных кружевных платьях, уличное движение за окном — все это действовало на человека, который провел больше года в темных дебрях леса. Июнь наступил, и Сильвия сидела рядом с ним. — Расскажите мне, что это были за месяцы. В ваших письмах ничего не говорилось о ваших невзгодах.

В гостях у Ревалью

Знакомая дорога по Франции никогда еще Чейну не казалась такой длинной. Успеет ли он? Не опоздает ли? Для него, как и для Сильвии, Вальтер Хайн был только марионеткой, ничтожным созданием, пока он был жив. Но он должен был жить. Его смерть грозила гибелью и бесчестьем, и с самого начала Сильвия и он разделяли усилия по спасению его жизни.

Записная книжка Мишеля Ревалью

Книга проводника была для нее действительно интереснее портретов туристов. Это была маленькая записная книжка с синими линейками в грязной темно-красной обложке. Она относилась еще к ранним дням горных восхождений, когда еще не все перевалы были открыты, когда на картах еще обозначались мифические вершины с приблизительным указанием высоты. Тут она нашла отметки первых восхождений, которые с тех пор прославились; она видела почерки тех людей, которые их совершали. Те же имена зачастую возвращались от года к году.

Хребет Бренвы

Крестьянин был прав. Он видел человека, подававшего знак бедствия со склонов Монблана. И вот, как до этого дошло.

Ночь на ледяном склоне

У подножия скал был узкий уступ, на котором три человека могли сидеть рядом, прижавшись друг к другу. Гаррат Скиннер начал очищать уступ от снега. Но Вальтер Хайн тут же лег, и Пьер Дэлувен последовал его примеру.

Бегущая вода

Через два дня Вальтер Хайн достаточно оправился, чтобы его доставили в Курмайер. Он был близок к смерти в тот день, на горе. Вторая ночь, на которую рассчитывал Гаррат Скиннер, конечно, его бы прикончила. Но теперь он с каждым днем оправлялся, и Чейн имел случай удивляться смелости и умению Гаррата Скиннера. Вальтер Хайн не переставал восхвалять самопожертвование своего друга. Скиннер отдавал ему свою порцию еды. Он согревал его своим телом. И все это было правдой. Чейн не мог отрицать своего рода преступного величия Гаррата Скиннера. Он не подвергал Хайна никаким опасностям, которым не подвергался сам. Он взял его с собой в экспедицию, которая могла закончиться гибелью любого из них. Кроме того, был один инцидент, окончательно закреплявший его положение. Он действительно спас Вальтеру Хайну жизнь на скалистой тропинке от Бренвы. В этом не было сомнений. Он протянул руку и спас его. Чейн много говорил об этом своей жене.

Дело в отеле «Семирамида»

Глава 1

Когда будоражащие приключения на вилле «Роза» подошли к концу, мистер Рикардо вернулся на Гроувнер сквер и возобновил лихорадочную, но бесполезную жизнь досужего ценителя искусств. Однако студии лишились своеобразия, художники уже не выглядели такими привлекательными, и даже русская опера казалась немного плоской. Жизнь являла собой сплошное разочарование, Судьба, как актриса в ресторане, взяла в руку деревянный пестик и помешала шампанское, так что оно выдохлось. Мистер Рикардо томился — пока не наступило одно незабываемое утро.

Глава 2

Кэлледайн проживал в угловом доме на втором этаже. Его комнаты, большие, квадратные, с высокими потолками, с каминными полками в стиле адамеск и ажурными узорами на потолках, дышали изяществом XVIII столетия. Высокие и широкие окна, похожие на амбразуры в толстых стенах, выходили на реку и вбирали весь солнечный свет и воздух, который могла дать река. И комнаты были достойно обставлены. Когда трое мужчин вошли в гостиную, мистер Рикардо поразился. Он ожидал встретить неопрятную и замусоренную обстановку, типичную для человека опустившегося, пыль и неухоженность отшельника. Но комната оказалась чистой, как палуба яхты; обюссонский ковёр под ногами добавлял роскоши; стены украшали несколько цветных, очень ценных, гравюр; мебель красного дерева была отполирована так, что дама могла бы пользоваться ей как зеркалом. Возле газет на круглом столе даже стояла фарфоровая ваза со свежими красными розами. Если Кэлледайн и превратился в отшельника, то был весьма разборчивым отшельником. Более того, стоя посреди комнаты в помятом костюме, он казался двум своим спутникам несоответствующим её убранству.

Глава 3

Мистер Рикардо уже не мог жаловаться. В половину девятого Кэлледайн нарушил привычный домашний уклад на Гроувнер сквер. Сейчас было около десяти, и за это короткое время Рикардо бросало от неожиданности к неожиданности. Свежим летним утром ему позволили заглянуть в «подземный мир», и контраст между странным, мрачным образом жизни внизу (но так недалеко) и открытым призывом к радостям зелёного мира наверху будоражил его. Он переходил от недоверия к убеждённости, от убеждённости обратно к недоверию, и когда, наконец, недоверие возобладало, и выслушанная им история оказалась эманацией разгорячённого наркотиками мозга — гляньте-ка! Факты щёлкнули его прямо по носу, история оказалась правдивой.

Глава 4

В паре колонок, посвящённых загадочному происшествию, сообщался только один новый факт: миссис Блюменштейн умерла от отравления хлороформом. Она была дамой внушительной комплекции, а воры не разбирались в тонкостях применения анестетиков.