За нас Европа

За нас Европа: Содержание

«ЗА НАС ЕВРОПА!»: ИЗ ВРЕМЕН ПОЛЬСКОГО МЯТЕЖА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. ГЛАВА ЕВРЕЙСКОГО КАГАЛА

На Сенаторской улице города Варшавы находился каменный трехэтажный дом, принадлежавший купцу Розенблюму. Хозяин дома, Гершко, имел в Варшаве несколько магазинов с готовым платьем и галантерейными товарами. Он был невысокого роста, с большой русой бородой, отвислым брюшком, толстым сине-багрового цвета носом и большими серыми глазами. Гершко носил очки в золотой оправе, с темно-синими стеклами, скрывавшими его ястребиный взор.

II. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Прошло восемь лет с тех пор, как ловкому фактору удалось сорвать за письма графини большой куш.

III. ВЕЛИКИЙ ЦАДИК

После ухода Люцинского, Гершко долго не мог успокоиться. Когда прошли первые моменты злости, Розенблюм заперся в кабинете и стал размышлять:
«Пан Ян прав. Будь Гершко на его месте, то не ограничился бы возвращением капитала. У него такая власть, что он мог бы меня разорить дотла. Теперь в его лице я приобрел могущественного покровителя. Гершко сумеет, пользуясь протекцией пана, с процентами вернуть сто тысяч. При его содействии и гордая супруга банкира Яшевского будет искать моего покровительства. А какая красавица! Сама судьба покровительствует мне, и я добьюсь, что Ольга, целуя мои руки, будет умолять меня спасти честь её мужа. Да, надо во что бы ни стало угождать Люцинскому. Вижу, что ему мало денег, которые так щедро выдаёт влюбленная в него графиня. Глупая баба, и зачем ей платить за любовь при её красоте. Однако, примемся за дело».

IV. СЫН БАНКИРА

В Варшаве поселился отставной в сороковых годах майор Федор Иванович Голиков. Он покинул службу вследствие полученной в бою тяжелой раны. Причисленный ко второму разряду раненых, он вел с женой безбедное существование. Супруги, обожавшие друг друга, только горевали о том, что у них не было детей. Наконец судьба послала им радость. Ольга Алексеевна произвела на свет дочь, названную при крещении Ольгой. Ребенку минул год, когда её мать, сильно простудившись, умерла. Если бы не глубокая вера, да не крошечная Оля, Голиков покончил бы со своим существованием. Со всей силой любящего сердца, он привязался к девочке и дал ей прекрасное воспитание.

V. БРАКОСОЧЕТАНИЕ

Прошло полгода. С замиранием сердца видел майор, что его дорогая Оля не может побороть свою любовь. Из здоровой, полной жизни и цветущей красавицы, она превратилась в задумчивую, исхудалую девушку, движущуюся, как автомат.

VI. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Прошло четыре года после того, как Ольга Федоровна вышла замуж за Яна Яшевского. Более счастливой супружеской пары трудно было встретить. И муж и жена в глаза смотрели друг другу, ловя малейшее желание.

VII. ПРИКАЗАНИЕ ЖОНДА

В то время, когда отец беседовал с дочерью, банкир работал в кабинете. Один из его служащих доложил, что какой-то господин по экстренному делу просить у него аудиенции.

VIII. ВОЛК В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ

В обширном и отделанном с большим вкусом кабинете, развалившись на кушетке, читал газету граф Адам Пинский.

IX. СЛУЖИТЕЛЬ АЛТАРЯ

Старая служанка ксендза Ольшевского, Ядвига Косинская, по выражению лица своего хозяина угадала, что он вернулся в хорошем расположении духа.

X. ТАЙНОЕ СОВЕЩАНИЕ

Около девяти часов вечера в кабинете графа Пинского стали собираться члены центрального комитета.

XI. ИЗ ПРОШЛОГО

В самом грустном настроении Федор Иванович Голиков покинул Варшаву. Ему очень тяжело было оставить свою дочь, с которой он не расставался со дня её рождения, внука и искренно любимого зятя.

XII. У ДРУГА

Капитан Панов только что сел обедать, как к его хате подъехала пара почтовых лошадей.

XIII. ГМИННЫЙ ВОЙТ

В Царстве Польском уездную администрацию составляли начальник уезда и его помощник. Становых приставов не было, а их обязанности лежали на гминных войтах. Избираемых гминным сходом, войты несли на себе и обязанности волостного старшины. Так как войт пользовался большой властью, то местные помещики и пополняли эту должность.

XIV. НЕ ВЫНЕСЛА

Когда родился ребенок, Ядвига Смульская сразу почувствовала, что у неё появилась цель продолжать свое жалкое существование. Она даже была готова простить своему палачу причиненное ей горе, но счастье её было непродолжительным. Смульский, видя, что его жена так любит своего ребенка, решился нанести ей страшный удар. На 15-й день после рождения Гортензии, он объявил жене, что нашел для ребенка кормилицу и поэтому запрещает ей не только кормить малютку, но даже видеться с ней.

XV. ДОЧЬ СТРАДАЛИЦЫ

Прошло шесть лет, как Юрковский поселился в Варшаве, где он приобрел громадную практику. В особенности она увеличилась, когда ему удалось вылечить графа Пинского, которого консилиум, состоявший из лучших варшавских врачей, нашел безнадежным. После четырехлетнего пребывания в Варшаве, он женился на очень красивой польке и в семейной жизни был счастлив. Его жена оказалась прекрасной женщиной и боготворила мужа.

XVI. КОМПАНЬОНКА

Теперь мы должны познакомить читателя с личностью компаньонки графини Гортензии, Евгенией Зудерман, которая в девичестве носила фамилию Карпинской.

XVII. НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО

Поручик Михаил Александрович Савельев был единственным сыном вдовы майора. Муж оставил ей небольшое имение в Тульской губернии и незначительную пенсию.

XVIII. ЗАРОЖДАЮЩАЯСЯ ЛЮБОВЬ

Единственным утешением Гортензии были прогулки в лес. Здесь она часто встречалась со своим покровителем и в беседах с ним отдыхала душой. В этом отношении она пользовалась полной свободой. Компаньонка не изъявляла желания сопутствовать ей и, конечно, девушка за это не была в претензии.

XIX. СОГЛЯДАТАЙ

В ста саженях от усадьбы Смульского содержал корчму еврей Шмуль Шишманович. Это был высокий, худой как скелет жид, с рыжей клинообразной бородой. Он уже более двадцати лет арендовал панскую корчму и пользовался большим доверием Смульского. Ловкий жид знал все тайны своего хозяина и неоднократно помогал ему в его преступных, по отношению к прекрасному полу, деяниях.

XX. ДОНОС

Между тем, как происходил этот разговор, в квартире ротного командира Панова шел переполох.

XXI. ВЕСТИ ИЗ ВАРШАВЫ

Здоровье майора Голикова быстро восстановлялось. Наконец, доктор дал ему разрешение переехать к капитану Панову.

XXII. ЗЛОДЕЙСКОЕ ПОКУШЕНИЕ

Доктор Юрковский, разбирая почту, обратил внимание на конверт с графской короной.

XXIII. КОРЧМАРЬ

В одиннадцатом часу доктору доложили, что корчмарь Шмуль Шишманович ожидает его у крыльца. Доктор приказал ввести его в кабинет.

XXIV. УЗНИЦА

Не могла сомкнуть глаз и несчастная девушка. Она не могла позабыть взгляда компаньонки, когда предстала перед обозленным отцом. В нем выражалась ненависть и вместе с тем торжество победителя.

XXV. ЗАЩИТА

На другой день после того, как Гортензию заперли во флигель, ксендз был приглашен обедать к Смульскому.

XXVI. УЖАСНАЯ НОВОСТЬ

Только что Юрковский подъехал к квартире капитана как его встретил Савельев.

XXVII. ЛОВУШКА

Волнение в Царстве Польском все более и более усиливалось. Правительство еще не решалось принять решительных мер. Подобное промедление было на руку революционерам. Они не только набирались храбрости, но и всюду распространяли слух, что слабость правительства вызвана полным его бессилием и страхом перед Европой. Польки облачались в траур. Русские дамы вынуждены были также надевать черные платья. Те, которые выходили на улицу в светлых костюмах, подвергались не только публичному осмеянию, но и насилию. Редкий день проходил без того, чтобы офицерам и нижним чинам не было нанесено оскорбления. Уличные скандалы увеличивались, а полиция, на обязанности которой лежало охранять порядок, благоразумно стушевывалась.

XXVIII. НОВОЕ ГОРЕ

— Я только что узнал об аресте столь глубоко многоуважаемого супруга вашего, — сказал ксендз Ольшевский, входя в гостиную. — Вы не можете себе представить, как поразило меня это известие.

XXIX. ЖИДОВСКАЯ НАГЛОСТЬ

Гершко Розенблюм, развалившись в кресле, выслушивал доклад своего управляющего.

XXX. НЕЖДАННЫЙ СПАСИТЕЛЬ

Маневский с нетерпением ожидал её возвращения. По её расстроенному, бледно-мертвому лицу, Маневский сразу понял, что поездка не имела успеха.

XXXI. ГРОЗА МИНОВАЛА

У кассы банкирского дома толпилась масса народа. Бледный как полотно, Маневский с трудом успевал удовлетворять требования.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА

31 декабря 1862 года, к пяти часам дня, несколько троек остановились у дома, занимаемого ротным командиром Пановым. Через несколько минут небольшая квартира Василия Васильевича переполнилась офицерами. Вскоре гости уселись за обед.

II. НЕСЧАСТНЫЙ МАЛЮТКА

За несколько дней до встречи нового года, в первом часу ночи, в двери дома ксендза Адамского раздался стук. Хозяин еще не спал и приказал господыне узнать, кто стучит.

III. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Когда Евгения входила в кабинет, она услышала звук почтовой трубы. Она подошла к окну и увидела пару лошадей запряженных в нетычанку.

IV. ЗАСТУПНИЦА

После разговора доктора Юрковского с ксендзом Адамским, Гортензия вновь получила свободу.

V. ДОБРЫЙ ГЕНИЙ

На другое утро Смульский получил телеграмму, вызывающую его в Варшаву. Спустя два часа, он уехал с Евгенией, отдав предварительно приказание выпустить Гортензию.

VI. ОСВОБОЖДЕНИЕ

Капитан Панов только что сел обедать, как к нему вошел Юрковский.

VII. ЗЛОДЕЙСКИЙ УМЫСЕЛ

Гортензия видела в окно, как ее друг с неизвестным ей офицером увезли пальчика из усадьбы.

VIII. НАСЛЕДНИЦА

На другой день после приезда Смульского из Варшавы, майор Голиков прибыл к Панову и со слезами на глазах покрыл поцелуями внука. Потом он почти упал в объятия капитана и от волнения зарыдал.

IX. В ЛЕСУ

В десяти верстах от усадьбы Смульского, в дремучем лесу, был раскинут польский лагерь.
Отряд, состоявший приблизительно из тысячи человек был разделен на три части: стрелки, косиньеры и кавалеристы. Первые были вооружены охотничьими ружьями, и только весьма небольшая часть имела штуцера. У косиньеров на больших пальцах были перпендикулярно прикреплены косы. Кавалеристы имели сабли, одноствольные пистолеты и только у офицеров были револьверы.

X. АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Утром 10 января поручик Савельев вошел в квартиру ротного командира.
— Друг сердечный, — сказал ему капитан, — целых три дня тебя не видел. Ну да я знаю причину. Все у доктора гостишь. Красавица после смерти родителя к нему перебралась. Теперь и свадебку можно сыграть.
— Пока траур не кончится, — ответил, вспыхнув, Савельев, — я об этом и разговора не буду заводить с панной Гортензией.

XI. НОЧНОЕ НАПАДЕНИЕ

Вернувшись домой, Савельев потребовал к себе взводного.
— Сегодня раздашь людям боевые патроны, чтобы солдаты ночью не спали. Ружья держать заряженными. Ночью кругом деревни поставить секрет. Когда потушат огни, барабанщика и горниста пришли ко мне. В случае тревоги сборный пункт назначается в конце деревни.

XII. СЛУЖЕБНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

Спустя два дня после внезапного нападения поляков, на помощь Панову прибыла из штаба полка стрелковая рота и полусотня донских казаков.
Ротный командир, Николай Александрович Иванов, вручил Панову предписание начальства. В нем значилось, что вследствие выхода в отставку батальонного командира Гурского, Панов назначается командиром третьего батальона. Вверенную ему роту предписывалось сдать поручику Савельеву. Вместе с этим было сказано, что Панов вступает в командование отрядом, в составе бывшей его роты, стрелковой и казачьей полусотни. В виду же важности в стратегическом отношении занимаемой им стоянки, ему было приказано оставаться на месте.

ХIII. В ЦЕНТРАЛЬНОМ КОМИТЕТЕ

Вместо того, чтобы стараться достигнуть цели, среди польских начальников, всех вооруженных банд господствовала взаимная вражда.
В 10 часов 14 января 1868 года, граф Пинский созвал экстренное заседание центрального комитета. Собравшиеся члены были мрачны и молчаливы. Граф Пинский казался удрученным более всех.

XIV. РЕШЕНИЕ КАГАЛА

На другой день глава варшавского кагала пригласил на экстренное заседание всех выдающихся членов.
За час до назначенного срока прибыл к Розенблюму великий цадик Борух Шельманович.

XV. НОВЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Когда майор Голиков привез домой Ваню, радости и восторгу родителей не было пределов. Старушка няня от радости чуть сума не сошла.

XVI. СТРАНИЧКА ИЗ ВОССТАНИЯ

Восстание охватило не только Царство Польское, но и северо-западный край. Чем больше правительство делало уступок, тем упорнее становились польские патриоты. Нижние чины стали недоверчиво относиться к своим офицерам из поляков.

ХVII. В РУКАХ ЗЛОДЕЯ

Теперь мы вернемся в домик на Новогеоргиевском шоссе. Было около десяти часов вечера. Юзефа Карпинская уже собиралась ложиться спать. «По всей вероятности, барыньку сегодня не привезут, — думала она. — А ведь какой любитель женщин и мой милый ксендз».

XVIII. ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ

Юзефа всю ночь не могла уснуть. Перспектива получить сразу сто тысяч злотых сильно ее соблазняла. Услужливая фантазия рисовала ей картины обеспеченной жизни в роли хозяйки гостиницы.

XIX. ВОВРЕМЯ

В тот же день, в одиннадцать часов вечера, ксендз постучался в ворота дома Карпинской. Фортунат, ожидавший его прихода, бросился на встречу.
— Все ли благополучно? — спросил Ольшевский.
— Ничего особенного не заметил. Только приказание вельможного пана видимо пришлось не по вкусу хозяйке.
— Я так и знал. Теперь ты свободен.

XX. СЛЕДСТВИЕ

Пристав, сидя в кабинете, с нетерпением посматривал на часы.
«Второй час ночи, — думал он — а у меня нет никаких сведений об Ольшевском. Не успел бы он как-нибудь проведать об ожидающем его аресте и удрать. Придется мне тогда ответ держать перед следственной комиссией».

XXI. СДЕЛКА

Байда ксендза Адамского ежедневно, увеличивалась. Жандармы-вешатели наводили на местное население панический ужас. Помимо захвата лошадей, скота, провизии, они не хуже баши-бузуков, расправлялись с крестьянами и крестьянками…
Особой кровожадностью отличался Фортунат Косинский, успевший бежать из Варшавы. Ему удалось выхлопотать место отрядного жандарма и его назначили состоять при Адамском. В обязанности отрядных жандармов, независимо от исполнения приговоров, лежало иметь негласное наблюдение за действиями начальников отрядов.

XXII. СПАСЕНИЕ

Прошло три месяца после того, как вспыхнуло восстание. Капитан Панов, уже произведенный в майоры, имел несколько стычек с бандами. Недостаток кавалерии лишал его возможности не только преследовать отступавших мятежников, но и производить более тщательные розыски скрывавшихся в дремучих лесах польских банд. Присланная ему в помощь казачья полусотня была усилена еще полусотней и двумя орудиями.
Василий Васильевич с грустью замечал, что его любимец Савельев день ото дня становится все более и более угрюмым.

XXIII. СООБЩЕНИЕ ГЕРШКИ

По окончании схватки доктор занялся осмотром раненых, а Савельев отправился в дом. Из числа одиннадцати поляков четверо были убиты, а остальные ранены. В числе убитых находился Сирский. Косинский получил четыре раны, нанесенные шашками.
Теперь посмотрим, что происходило в отряде Панова. Была уже половина второго часа. Майор находился в нервном состоянии и поминутно поглядывал на часы.

XXIV. БОЙ

Отряд двигался со всеми предосторожностями военного времени. Окруженный казаками, верхом на старой кобыле ехал корчмарь, представлявший из себя жалкую фигуру, едва державшуюся в седле.
«Ой вай мир, — думал Шмуль, — все кончено. Бедная Сура — будет вдовой. А мои несчастные детки — Ривка, Сурка, Хайка, Шмулька, Берка, Ицка, Шлемка, пропадут без меня! Что я буду делать, как начнут стрелять? А если Шмуль останется жив? Придут жандармы-вешатели и вздернут. Ой вай, и надо было Шмулю родиться под такой несчастной планетой».

XXV. РАСКАЯВШАЯСЯ ГРЕШНИЦА

Евгения Зудерман была перевезена в ту усадьбу, где еще недавно она считалась полновластной хозяйкой.
Для оказания помощи раненым был прислан из штаба полковой врач.
Гортензия с таким вниманием относилась к Евгении, просиживая ночи около ее кровати, что виновная женщина почувствовала укоры совести. На вторую ночь после того, как Зудерман перевезли в усадьбу, она сказала Гортензии:
— Ваша доброта меня глубоко тронула. Я была уверена, что вы будете с наслаждением смотреть на мои страдания.
— Даю вам слово, что я позабыла все.
— Но вы еще не все знаете. По моему наущению, вас должны, были похитить.
— Это те, которые сделали нападение на усадьбу доктора?
— Да. Я хотела отдать вас в руки всего отряда, с тем, чтобы упиться вашими страданиями.

XXVI. ЭПИЛОГ

Уже с начала восстания банды терпели поражения за поражениями. 13-го января поляки, в числе полутора тысяч человек, напали на отряд майора Филькнера, состоявшего из роты Симбирского полка и казачьей сотни № 36. После двухчасового боя, банда бежала. В конце января, четыре тысячи мятежников под начальством Янко-Сокола, в Венгрове, объявили временное правительство, сожгли мост на Линце и приготовились к обороне. По получении о том известии был выслан из Седльца командир смоленского уланского полка с дивизионом. Удостоверясь в справедливости известий о действительной силе банды, полковник остановился в Макободах в ожидании подкреплений. Когда 21 января пришло известие, что шайка из Венгрова имеет намерение двинуться по направлению к Варшаве, были двинуты войска, которые и направились двумя колоннами, одна под начальством генерал-майора Криденера, а другая под командой подполковника Кривоносова. Но еще 20 января генерал-майор Дрейер выслал на подводах к Венгрову из Седльца две роты костромского полка, взвод легкой № 3 в батареи 5-й артиллерийской бригады, а из Збучина два эскадрона кавалерии, дивизион конной № 3 батареи и роту костромского полка.

Семейство Подгурских: Из записок военного участкового начальника

Перед последним польским мятежом, в 1862 году, я стоял с вверенным мне полувзводом М. пехотного полка в одной из деревень Царства Польского.
Давно уже ходили смутные слухи, что польские паны задумали устроить восстание. Администрация мало обращала внимания на толки, считая их вздорным вымыслом и, потому, войска по-прежнему были расположены по деревням, небольшими частями. Лучшая хата, в назначенной для нас деревне, принадлежала зажиточному шляхтичу Подгурскому и мне, как офицеру, было отведено в ней помещение. Я занимал одну комнату. Кухня с хозяевами была общая и рядом с ней еще две комнаты, где жили хозяева. В кухне поселился мой денщик Яков. Это была такая хорошая личность, что я не могу не сказать о нем несколько слов.
По происхождению малоросс, Полтавской губернии, сданный в солдаты не в очередь своим помещиком, за то, что поколотил барскую ключницу, за ее жестокое обращение с горничной девушкой, Яков был в полном смысле слова образцовым слугой. Честный и трудолюбивый, он исполнял у меня должность повара, слуги, няньки и, когда являлась надобность, то и прачки. Добровольно взятые им обязанности он исполнял с усердием, но ворчал и сердился, если я позволял себе лишние расходы и, не стесняясь, высказывал вслух свое порицание. Не только я любил его от души, но и все мои товарищи, знавшие преданность ко мне Якова, относились к нему с уважением. А одна из его выходок сделала его известным во всем полку.
Летом, когда мы стояли в Варшаве, назначен был наместником парад. Командир полка, желавший блеснуть, приказал надеть лучшие мундиры. Яков получил соответствующее приказание. В день парада, когда я стал одеваться, то заметил, что мне приготовлен самый старый мундир. Я рассердился и велел дать новый. Яков наотрез отказался.
— Не дам нового мундира. Проклятая мозоль не давала спать всю ночь, быть дождю. Раз пофрантите, а потом мундир брось, зря-то нечего швырять деньги, никого не удивишь, а их и без того не густо.

Воспоминания о польском мятеже 1863 года

I.

В 1862 году, я вышел из школы гвардейских подпрапорщиков в Л….ий уланский полк, расположенный в Херсонской губернии.
По приезде в город, где находился штаб, я остановился в гостинице, служившей сборным пунктом для офицеров. В тот же вечер я познакомился почти со всеми своими сослуживцами, которые, как оказалось, составляли одну дружную семью.
Приятно было видеть обращение старых служак, эскадронных командиров, с офицерами своей части. Оно нисколько не напоминало отношений начальника к подчиненному, а походило скорее на обращение любящего родителя. Это нисколько не вредило службе, так как во фронте дружеские отношения стушевывались, и офицер видел в командире своего любимого начальника, по слову которого готов был броситься в огонь и воду. По принятому обычаю, все офицеры обедали и ужинали у своего эскадронного, и никто не осмелился бы предложить за это вознаграждение.

II.

Зима прошла очень оживленно. Меджибож — небольшое местечко, но в нем нашлось несколько радушных семейств, с которыми мы делили время. Несмотря на это, мы все-таки с нетерпением желали возвратиться в Херсонскую губернию. Но человек предполагает, а Бог располагает. В первых числах мая, рано утром, к квартире полкового командира, из дивизионного штаба прискакал жандарм и вручил полковнику пакет. По прочтении бумаги было отдано приказание выступить на другой день и идти форсированным маршем в местечко Устилуг (Волынской губернии).

III.

При главной квартире жилось очень весело. Офицеры, хотя и разных родов оружия, жили дружно, постоянно все вместе собирались, устраивая ежедневно пирушки с музыкой и песенниками.
Евреи отлично вели свои дела, гешефт для них был прекрасный. Офицерство, получив подъемные деньги и двойные фуражные, было при деньгах, и израильтяне с ловкостью, которой позавидовал бы и сам Боско, перекладывали наши деньги в свой карман. Правда, что довольно часто казацкая нагайка прогуливалась по спинам жидков, но они на это претензии не заявляли, залечивая рубцы выуженными рублями.

IV.

Наконец, желанный час настал: состоялся приказ о выступлении в Варшаву. Разбросанному по разным местам полку предписано собраться в Городно, а равно и Кляcтицкому гусарскому полку.
От предстоящего похода мы все были в восторге, однако радость выступления была омрачена известием, что любимый нами начальник, граф Ржевуский, согласно своей просьбе, покидает нас. На место графа был назначен герой турецкой войны, генерал Багговут, прозванный «серебряным черепом». Это название генерал получил вследствие того, что, раненный осколком гранаты в голову, он лишился части черепа, которая и была заменена серебряной пластинкой.

V. Рассказ офицера очевидца

Со своим полувзводом я стоял в одной деревне, — начал свой рассказ подпоручик М. — Давно уже ходили слухи, что польские паны задумали устроить восстание. Администрация, в большинстве состоявшая из поляков, не обращала на это внимания, считая это вздорным вымыслом, и потому войска по-прежнему были расположены небольшими частями по деревням.
Лучшая хата в нашей деревне принадлежала зажиточному шляхтичу Подгурскому, и мне, как офицеру, было в ней отведено помещение. Я занимал одну комнату, кухня с хозяевами была общая, а рядом с ней еще были две комнаты, в которых они помещались. У меня был денщиком Яков, прекрасная личность и безусловно преданная. Он был уроженец Полтавской губернии и попал в солдаты за то, что поколотил барскую ключницу за жестокое обращение с горничной.

VII.

Ни на кого из нас рассказы о зверствах поляков не производили такого удручающего впечатления, как на поручика Баумана, числившегося в 4-м эскадроне нашего полка. Он был единственный сын старика доктора, долго прослужившего на Кавказе и в настоящее время проживавшего в своем имении, в Тульской губернии. Поручик Бауман, прекрасный товарищ, с хорошими средствами и очень веселый, пользовался расположением офицеров. После рассказанного мной раньше покушения на отравление четвертого эскадрона, Бауман стал неузнаваем: веселость исчезла, и мрачные предчувствия овладели всем его существом. Он каждому из нас говорил, что его обязательно захватят в плен и подвергнут самым ужасным пыткам. «Хоть бы Господь мне скорее смерть послал, а то предчувствие положительно терзает меня».

VIII.

Народный жонд всеми силами старался вселить в народе убеждение, что не сегодня-завтра вступит в Польшу армия Наполеона III и прогонит москалей. Мятежники верили этому вздору, но, наконец, не видя французов, стали сомневаться в справедливости этих слухов, и очень многие из них являлись к нашему начальству, с повинной головой.
Из опасения, что все польские воины разбегутся по домам, жонд придумал следующий фортель. В местечко Бижунь, Млавского уезда, было доставлено пятьсот мундиров французских зуавов. Эти мундиры были приготовлены для поляков, ожидаемых из Познани. Импровизированные зуавы должны были поддержать ложь главных заправил и тем подогреть потухавший огонь патриотов. Весьма возможно, что это и удалось бы им, но, к счастью, об этом узнали в Плоцке, и наш эскадрон получил приказ отправиться в Бижунь и отобрать спрятанные в подвалах костела мундиры.

IX.

Хотя юридически крепостное право давно уже не существовало в царстве Польском, но фактически крестьяне были в полной зависимости от помещиков. Своего надела у них не было, и все они жили на барской земле. Провинился мужик перед помещиком, и тот без всякого сострадания выгонял его с семьей на улицу.
Становых приставов и волостных старшин в Польше нет, и эти две должности сосредоточены в лице гминного войта. Власть была настолько велика, что войт имел право подвергать телесному наказанию лиц непривилегированного сословия. На эту должность назначались местные помещики, которые на законном основании творили суд и расправу. Гминный войт был и судья, и администратор.

X.

Не решаясь ничего предпринимать, не посоветовавшись с опытным военным уездным начальником, я поехал к нему.
Он выслушал мой рассказ внимательно и, когда я окончил доклад, сказал:
— Я нисколько не сомневаюсь, что это преступление совершено по ее инициативе. Она сразу убила двух зайцев: отомстила любовнику и уничтожила конкурентку на наследство мужа. Совершив преступление из мести, она вместе с этим отдала себя в руки сообщника. Я убежден, что это простой наемник, который будет ее эксплуатировать. Необходимо учредить за ней самый тщательный надзор.

XI.

Прошло три недели. О Захарове не было ни слуху, ни духу. Я начал не на шутку тревожиться за него. А тут еще уездный начальник чуть не через день присылал узнавать об его участи. К моей величайшей радости, в одно прекрасное утро он явился ко мне в том же самом крестьянском костюме.

Из воспоминаний кавалерийского офицера

I. Прибытие в полк

В 1862 году я был зачислен в Л. уланский полк, расположенный в городе К. Херсонской губернии. Прибыв в штаб полка, я остановился в гостинице единственной в городе, в которой собиралось все офицерство. В тот же вечер успел познакомиться с обществом господ офицеров, которые, как оказалось впоследствии составляли одну дружную семью. Приятно было видеть обращение старых служак, эскадронных командиров, с офицерами вверенного им эскадрона. Оно нисколько не напоминало отношений начальника к подчиненным, а скорее любящего отца к своим детям, что нисколько не вредило служебным обязанностям, так как на фронте дружеские отношения стушевывались, и офицер видел в командире своего начальника, по слову которого готов броситься в огонь.

II. Выступление полка

В один прекрасный день, господа эскадронные командиры получили приказ немедленно прибыть к полковому командиру. Приказание, как видно, было экстренное и разостланное с конными вестовыми. Мы предвидели что-то особенное и поэтому ожидали с большим нетерпением возвращения начальства. Наконец наше любопытство было удовлетворено и возвратившиеся командиры объявили, что через три дня мы выступим в киевскую губернию, в имение одного светлейшего князя, где взбунтовавшиеся крестьяне отказались исполнять законные требования властей. Эта неожиданность произвела на офицеров различное впечатление, одни радовались, другие напротив приобретя временные привязанности или, лелеявшие мысль приобрести таковые огорчались выступлением, но приказ отдан и в назначенный час мы все были на местах. Полк выступал налегке и мы надеялись скоро вернуться обратно. По обычаю всякого выступающего полка, на площади был отслужен напутственный молебен и сопровождаемый целым легионом плачущих женщин во главе с песенниками, затянувших (Уж не нам бы да капусту садить, уж не нам бы огород городить) справа по трое двинулись в путь.

III. Стоянка в Квитках

Третьему эскадрону в котором я находился, назначена была стоянка в деревне Квитках, расположенной в 10-ти верстах от штаба полка. Большая деревня состояла из тысячи дворов, и так как в Малороссии при каждом домике садик, то и деревня была раскинута на несколько верст. Встретившие нас квартирьеры объявили, что удобных помещений для офицеров нет и только нашлась единственная сколько-нибудь сносная квартира для эскадронного командира, причем добавили, что есть хорошенький домик, особняк, окруженный садом, в котором прежде помещался управляющий, но в настоящее время дом свободен, так как по словам крестьян, там завелась чертовщина, и поэтому квартирьеры без нашего согласия не решились
нам его отвести.

IV. Поход форсированным маршем и переправа через Буг

Зима прошла очень оживленно. Меджибож — небольшое местечко, довольно многолюдное, жители хлебосольны. Несмотря на это, мы все-таки ожидали с нетерпением возвратиться в Херсонскую губернию, но человек предполагает, а Бог располагает.
В первых числах мая, утром на квартиру полкового командира прискакал из дивизионного штаба жандарм и вручил полковнику пакет. По прочтении бумаги было отдано приказание на другой день выступить полку и идти форсированным маршем в Устилуг (Волынской губернии). Зачем, для чего, никто не знал. Любопытство было задето, догадок и предположений масса, но от истины мы были далеко. Быстро совершив передвижение, мы были остановлены, не доходя Устилуга двадцати верстах, и получили приказ заточить сабли, пики, приготовить карабины к бою и зарядить револьверы. Причина выяснилась: в Царстве Польском вспыхнуло восстание! Не забуду никогда, сколько разных чувств волновали каждого из нас. Этой новости мы никак не ожидали, и нам пришлось вместо того, чтобы возвратиться на мирную стоянку, вступить в край объятый мятежом. Бог знает, удастся ли кому-то из нас вернуться на родину?

V. Тревога

Две недели мы простояли спокойно: поляки отступили к Люблину. Но вот, вследствие полученных сведений о появлении по соседству банды в пятьсот человек, начальник отряда приказал нам ночью выступать. При эскадроне было очень много молодых и не совсем выезженных лошадей, поэтому решено было при соответствующей команде оставить их в Городле, а офицерам эскадрона предложено было бросить жребий, кому оставаться при них. Жребий выпал на мою долю. Мне дали в прикрытие пятьдесят человек казаков, а начальник приказал мне в случае получения сведений о приближении к нам неприятеля, немедленно отступить в Устилуг. С грустью простившись с товарищами, я остался с небольшой командой, приняв все меры предосторожности на случай могущего произойти нападения. Целые сутки прошли благополучно, а на другой день часов в 5 вечера приходит неизвестный мне какой-то человек, довольно прилично одетый и заявляет желание объявить секрет. Я пригласил его к себе на квартиру, где он, отрекомендовавшись шляхтичем Шадурским, объявил, что на расстоянии двадцати-пяти верст от нас, назначен сбор мятежников, которые пользуясь отсутствием главных сил, намереваются напасть на Городлу. Известие это очень меня озадачило: поверить на слово неизвестному человеку и отступить, я считал себя не вправе, а потому призвав уланского унтер-офицера, приказал держать лошадей оседланными и по первому сигналу быть готовым к отступлению, после чего отправился к казакам и из 50 человек выбрав по указанию урядника 20 казаков, решил немедленно отправиться проверить слух.

VI. Своя своих не познаша

Я получил приказание оставаться в Устилуге впредь до возвращения нашего отряда в Городло. Жизнь при главной квартире была очень весела. Офицеры, хотя и разных родов оружия, жили дружно, столкновений не было, за исключением незначительных стычек между нижними чинами кавалерийских частей с пехотными, потому что нижние чины кавалерии смотрели с высока на пехоту и иногда дело не обходилось без драк, но до крупных размеров не доходило. Евреи вели свои дела отлично, гешефт для них был хороший. Офицерство было при деньгах, получены были подъемные деньги, двойные фуражные и израильтяне с ловкостью, которой позавидовал бы сам Боско, перекладывали наши деньги к себе в карманы, и хотя казацкая нагайка частенько прогуливалась по спинам жидков, но они не унывали, залечивая рубцы выуженными рублями. Офицерство очень привыкло к услугам евреев, и нам казалось, что без них и обойтись нельзя, и действительно: не успеешь открыть глаз, как фактор на лицо и каких только поручений на него не возлагается, для еврея нет невозможного, и все ваши желания будут исполнены.

VІІ. Отравленная пища

До нас все чаще и чаще доходили сведения о совершаемых зверствах возмутившихся поляков над теми из русских, которые имели несчастие попасть к ним в плен. Ожесточение в войсках против них росло по часам и все с нетерпением ожидали счастливой минуты встретиться с неприятелем в открытом поле, но поляки были чрезвычайно осмотрительны, и скрываясь в лесах, делали нападения только на проезжающих, а в открытую борьбу не вступали. Известие о зверском убийстве в городе Плоцке командира муромского пехотного полка еще более ожесточило нас. Полковник Козлянинов служил более двадцати лет на Кавказе и принимал участие во многих битвах, но Провидение, охранив его от черкесских пуль, допустило пасть не на поле брани, а от руки жалкого убийцы. Отвага его была известна Кавказу и грудь храбреца была увешана орденами. Назначенный командиром полка, как раз перед восстанием Козлянинов прибыл в полк, и в короткое время своим простым и благородным обращением успел приобрести любовь и уважение всего полка. Когда вспыхнуло восстание, он, во главе одного батальона выехал на встречу возмутившейся толпе и, следуя влечению своего благородного сердца, не захотел встретить ее залпами, а пожелал ласковыми словами вразумить заблуждавшихся.

VIII. Поход в Варшаву

Наконец, желанный час настал: приказали выступить в Варшаву. Разбросанному по разным городам полку предписано собраться, в Городно, а равно и К. гусарскому полку также было приказано присоединиться к нам для совместного похода. Однако же радость выступления была омрачена известием, что любимый нами начальник дивизии граф Р. покидает нас, и на его место назначен герой турецкой войны генерал Б., прозванный генералом с серебряным черепом, вследствие того, что он был ранен в голову осколком гранаты, а доктора заменили ему недостающие части черепа серебром. Когда сборы были окончены, мы в полном боевом порядке тронулись в путь. На втором переходе нас нагнал новый начальник дивизии и принял под свою команду весь отряд. Солдаты и офицеры с большим уважением смотрели на генерала, легендарная храбрость которого была известна войску. «С таким орлом не пропадешь говорили солдаты!» Несколько дней уже, как мы были в походе, но ничего выдающегося у нас не произошло. На шестой день передвижения, нам назначена была двухдневная остановка.

IX. Встреча с люблинским отрядом

Чем дальше мы углублялись в Царство Польское, тем сильнее и сильнее чувствовалось, что страна охвачена восстанием. Кругом нас в больших лесах скрывались шайки, но цель наша заключалась не в их преследовании, а в скорейшем прибытии в Варшаву, где ощущалась надобность в кавалерии и поэтому, истребление банд возложено было на люблинские отряды. Мы двигались по шоссе, окруженному лесом. Два полка кавалерии, две сотни казаков, батальон пехоты и две батареи сопровождаемые обозами, растянулись на несколько верст. Во избежание неожиданного нападения в шагах 300 от нас по лесу ехали наши наездники с карабинами в руках, а равно были и рассыпаны стрелковые цепи. Несмотря на всю невыгодность нашего расположения, повстанцы не решались нас атаковать и мы благополучно достигли Люблина, около которого расположились бивуаками. Офицеры отправились рассматривать Люблин, расположенный на гористой местности и как бы утопающий в зелени. Строения хорошие, прекрасные цукерни (кондитерские) отличались дешевизной: за два злота можно было получить обед, состоящий из пяти блюд. Но несмотря на все люблинские прелести, у каждого из нас не легко было на сердце.

X. Самоубийство

В четвертом эскадроне был молодой офицер, поручик Б., богатый человек, единственный сын старика доктора. Мы очень любили его. Веселый малый, добрый товарищ, он пользовался полным расположением полка, но после покушения на отравление четвертого эскадрона, о котором я упоминал в восьмой главе, В. сильно изменился: веселость исчезла и мрачные предчувствия овладели всем его существом. Он каждому из нас говорил, что непременно попадется полякам в плен и подвергнется всем ужасам пытки и что он считал бы себя совершенно счастливым, если бы Господь не допустил его до истязания, а скорее бы послал ему смерть.

XI. Пребывание в Варшаве

Мы подходили к Варшаве и не доходя десяти верст от столицы Царства Польского остановились. На другой день мы должны были вступить в город, и потому необходимо было почиститься и приготовиться к смотру.
На следующий день полк вступил в предместье Варшавы и построился развернутым фронтом. Спустя полчаса раздалась команда: смирно, пики в руку, сабли вон и Наместник Царства Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Николаевич в мундире лейб-гвардии гродненского полка подъехал к нам, милостиво поздоровался, и пропустив мимо себя поэскадронно церемониальным маршем, поблагодарив начальство наше за молодецкий вид полка Его Высочество приказал отправиться в назначенные квартиры и так как стоянка была назначена в противоположном конце города, то нам и пришлось пройти всю Варшаву.

XII. Казнь

Переход из Варшавы совершили без выдающихся происшествий и благополучно достигли Плоцка. Губернский город, расположенный на берегу реки Вислы, показался нам после Варшавы довольно мизерным, но всмотревшись увидели, что стоянка хорошая и город сам по себе очень чистенький. В центре его находится обширный бульвар, где по вечерам играла музыка нашего полка или Муромского, куда стекалось все офицерство и те из жителей, которые, не придавая особенного значения приказам жонда народового, услаждали себя московской музыкой. Нашим главным начальником сделался генерал С. начальник пехотной дивизии, который вместе с тем был начальником Плоцкого отдела. Относительно начальствующих лиц полку положительно везло, все они во всех отношениях были достойные люди. Генерал-лейтенант С. была благороднейшая и честнейшая личность, доброта его не знала границ и никогда нуждающиеся офицеры не получали отказа, если обращались к нему. Когда ему приходилось подписывать смертный приговор, то он положительно был мучеником и адъютанты его рассказывали: «Когда нашему генералу подается на утверждение смертный приговор, то камердинер одновременно ставит графин воды и бутылку красного вина, генерал же тогда спать не ложится, и всю ночь ходит по кабинету, и если не оказывалось возможности смягчить приговор, то только к утру дрожащей рукой решался подписать «утверждаю». Наш полковой командир, красавец-мужчина в полном смысле этого слова, при встрече с которым млело от восторга не одно женское сердце, скоро подружился с его превосходительством и поэтому полку оказаны были всевозможные льготы, а мы в свободное время постоянно приглашались на празднества и вообще проводили очень весело время.

XIII. Импровизованные зуавы

По полученным донесениям в Плоцкой губернии, банды начали обнаруживать признаки жизни и стали появляться в тех местностях, где не были расположены войска, облагая жителей значительной контрибуцией, жандармы-вешатели, т. е. члены исполнительной польской народной воли, за малейшее неповиновение или только подозрение в измене жонду, казнили виновных без промедления. В это время было получено известие, что Великий князь, наместник, покидает свой пост и прошел слух, очень встревоживший поляков, что переводится в Царство Польское главный начальник Виленского округа грозный администратор граф Муравьев. Известие это однако не подтвердилось и место наместника занял граф Берг.

XIV. Затруднительное положение

Однажды, возвратившись домой после обычного посещения кондитерской, продолжавшегося далеко за полночь, я хотел ложиться спать, как неожиданно прибегает взводный вахмистр с докладом, что эскадрон через час неизвестно куда выступает, хотя известие не было особенно утешительно и выпитое вино скорее располагало броситься в объятия морфея (заснуть), чем сесть на коня, но рассуждать было не время и наскоро осмотрев оружие, я вышел на улицу, ночь была совершенно темная и слегка накрапывал мелкий дождь, сонные уланы выводили из конюшен лошадей, которые, как бы нехотя ступали недовольные тем, что потревожили их не в урочный час.

XV. Запрещение носить траур

После экспедиции, о которой я упоминал в предыдущей главе, мы простояли довольно спокойно недели три, то есть спокойствие состояло в том, что нас не посылали в летучие отряды, но можно ли назвать покоем то, что человек постоянно находится в тревожном состоянии, нельзя и шагу сделать из дома, чтобы не взять с собой полное вооружение. Случаи нападения на отдельных личностей повторялись часто. Войска скорее предпочли бы открытую войну, чем борьбу с неприятелем, действующим из-за угла.

XVI. Битва под Бижунем

В окрестностях появилась большая банда, под начальством француза Гаштова, немедленно наш отряд двинулся навстречу. Целую неделю мы преследовали неприятеля, но он успевал отступать.
На восьмой день похода, в три часа утра, барабаны ударили тревогу. Через четверть часа мы были готовы к выступлению, оказалось, что в десяти верстах от нас, Гаштовская шайка вступила в битву с Млавским отрядом, и начальник отряда прислал к нам за подкреплением. Крупной рысью двинулся наш эскадрон. Не буду описывать то чувство, которое овладевает каждым перед вступлением в битву, нервы как-то замирают и человек испытывает что-то, что не поддается описанию.

ХVIІ. Конец восстания

В числе множества благодетельных реформ незабвенного царствования Государя Императора Александра Николаевича было наделение землю крестьян Царства Польского. Крестьяне в Польше считались свободными, но эта свобода была гораздо тяжелее нашего крепостного права. Земля составляла собственность помещика и жители платили за землю оброк. Наниматели земель производили постройку на свой счет, но за малейшее ослушание помещику изгонялись со всей семьей на произвол судьбы, поэтому более забитого и униженного крестьянина, как в Польше, нигде нельзя было встретить. При этом каждый помещик был в тоже время гминным войтом, то есть в его руках была вся административная и судебная власть, он был и судья, он же и исполнитель. Право наказывать телесно лиц податного сословия принадлежало войту, — из этого можно судить — какова была свобода. Во время восстания, пределу помещичьей власти был положен конец: крестьяне получили в собственность земли и им самим предоставлено право выбора гминного войта и конечно за весьма малым исключением были избраны помещики. Благодарные крестьяне, облагодетельствованные Государем, явились нашими лучшими союзниками и польская шляхта, не находя нигде сочувствия, вынуждена была сложить оружие.

ОТДЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ

Герой Червонного бора

Польский мятеж находился в полном разгаре. Проселочные и большие дороги сделались для русских путешественников не безопасными, так как в лесах скрывались мятежнические банды. Решено было путем энергичных мер прекратить восстание. Во всех губернских городах Царства Польского учредили должности начальников военных отделов, а в уездных городах и местечках административную власть передали начальникам отрядов. В одном из местечек подполковник Набоков принял в свои энергичные руки бразды правления.
Повстанцы того округа скоро почувствовали, что новый начальник принадлежит к числу таких людей, которые шуток не любят. Да и не одни поляки пришли к этому убеждению, но и их главные помощники — евреи, под прикрытием мятежа устраивавшие выгодные гешефты. Со свойственной ловкостью жадное до денег израильское племя предлагало свои услуги обеим сторонам и, сообщая русским властям о ложных передвижениях банд и получая за сведения приличный куш, в то же время получало награду и от довудцев за то, что понапрасну утомило наши войска.

Из далекого прошлого

Третий эскадрон N гусарского полка справлял свой эскадронный праздник.
Стоял чудный июльский вечер и потому офицеры решились перекочевать из душной крестьянской хаты в недалеко стоящую от деревни небольшую сосновую рощицу.
Ровным голубым пламенем горела жженка, вокруг которой, в разных позах, расположились офицеры, а в нескольких шагах — эскадронные песенники, дирижируемые молодцеватым унтер-офицером Якубенко, пели залихватские песни.

Между жизнью и смертью

Штаб полка, в котором я состоял на службе, находился в двухстах верстах от Варшавы.
Польское восстание 1863 года близилось к концу и хотя конвоирование офицеров, приезжающих по частным и казенным надобностям, и не было отменено, но большинство предпочитало ездить на свой страх, чем ожидать оказии. В полку я особенно был дружен с поручиком Л—но, уроженцем Полтавской губернии.
Мой друг отличался замечательным хладнокровием, беззаветной храбростью, прямым и честным нравом, но вместе с тем и флегматичностью своего характера.
Вот с ним-то я и отправился в Варшаву, взявши из полка семидневный отпуск. Пожуировав в столице Царства Польского, мы поехали обратно.
В Варшаве нас предупреждали офицеры, что в окрестностях появились банды и что мы рискуем натолкнуться на них, но благодаря беспечной молодости и традиционному «авось», мы, не ожидая оказии, конвоируемой казаками, двинулись на почтовых.

Эпизод из Польского восстания: Рассказ очевидца

Перед последним польским мятежом, в 1862 году, я стоял со вверенным мне полувзводом М. пехотного полка в одной из деревень Царства Польского. Давно уже ходили смутные слухи, что польские паны задумали устроить восстание. Администрация мало обращала внимания на толки, считая их вздорным вымыслом и, поэтому, войска по-прежнему были расположены по деревням, небольшими частями. Лучшая хата, в назначенной для нас деревне, принадлежала зажиточному шляхтичу Подгурскому и, поэтому, мне, как офицеру, и было отведено в ней помещение. Я занимал одну комнату, кухня с хозяевами была общая и рядом с ней еще две комнаты, в коих жили хозяева. В кухне поселился мой денщик Яков. Личность его была такая хорошая, что я не могу не сказать о нем несколько слов. По происхождению малоросс, Полтавской губернии, сданный в солдаты не в очередь своим помещиком, за то, что поколотил барскую ключницу, за ее жестокое обращение с горничной девушкой. Яков был в полном смысле слова образцовым слугой. Честный и трудолюбивый, он исполнял у меня должность повара, слуги, няньки и, когда являлась надобность, то и прачки. Добровольно взятые им обязанности он исполнял с усердием, но ворчал и сердился, если я позволял себе лишние расходы, и, не стесняясь, высказывал вслух свое порицание. Не только я любил его от души, но и все мои товарищи, знавшие преданность ко мне Якова, относились к нему с уважением. А одна из его выходок сделала его известным во всем полку.