Темное дело. Содержание
Темное дело. Рассказ из уголовной хроники
I.
Москвичи, вероятно, еще не забыли о зверском преступлении, совершенном в начале шестидесятых годов, в Москве, в Каретном ряду. В то время вся Москва толковала об этом страшном деле, да и было о чем потолковать: и число жертв этого преступлении, и неслыханное зверство убийц, и таинственное их исчезновение, — все это давало благодарную почву для самых чудовищных, почти баснословных, рассказов. В издававшихся в то время газетах об этом кровавом событии появилось всего несколько строк, касавшихся вкратце только фактической его стороны, а это далеко не удовлетворяло москвичей, взволнованных перепугавшим весь город преступлением и жаждавших знать все мельчайшие подробности события, способного нагнать панику на каждого.
II.
Яков Петрович, так неожиданно обрадованный известием об освобождении Елены Васильевны из острога, на другой же день поспешил навестить ее.
III.
В описываемое мной время, в Москве, в первом квартале Сретенской части, на Дровяной площади, в Каретном ряду, в доме своей дочери, купчихи Соболевой, проживал московский мещанин Семен Евстигнеевич Слезкин, торговавший железом.
IV.
На зов Михайла Семенова из соседней каморки явились два человека, которые и вошли в комнату, где находилась Марфа. Один из них был широкоплечий и тучный старик, с окладистой седой бородой и цыганским типом лица, одетый по-русски, а другой, — рыжий и худощавый, с длинными волосами, лет тридцати, — был одет в костюм так называемого «странника», в истрепанный длинный подрясник.
V.
Осмотрев в подробности комнату, где лежал труп Евстигнеева, пристав, добросовестные свидетели и все остальные лица вошли в следующую комнату. Еще при входе в нее всем бросились в глаза обильные брызги крови на нижней половинке двери, ведущей в комнату, с двумя окнами. Эта дверь запиралась изнутри на крючок, который оказался отпертым.
VI.
Яков Петрович Седельников, подслушав случайно разговор в сторожке того дома, где жила Елена Васильева, и решившийся довести об этом разговоре до сведения полиции, не привел этого намерения в исполнение.
VII.
Каким образом случилось то, что такая тихая, скромная, работящая девушка, какой была Елена Васильевна, могла так горячо, так беззаветно полюбить Михайлу Семенова, и по внешнему виду, и по своим внутренним качествам, представлявшего ей совершенную противоположность? Вероятно, большую роль при этом играло доброе и отзывчивое сердце Елены. При первой же встрече с Михайлой в комнатке старухи-съемщицы, он произвел на молодую девушку неотразимое впечатление. Всматриваясь, если и не в красивое, то энергичное лицо нового знакомого, она подметила в нем выражение пережитых страданий. Какого рода были эти страдания, Елена, конечно, догадаться не могла, но она сразу почувствовала, как много горя, лишений и мук вытерпел этот все еще статный и бравый молодец. Чувство жалости, явившееся в Елене, и было зародышем того, что впоследствии, мало-помалу, выросло в любовь… В первую же ночь после знакомства с Михайлой, Елена долго не могла заснуть: неотразимо грезились ей эти черные, жгучие очи, в которых ясно светились и невысказанное тайное горе, и могучая сила характера, слышались ей тихие, ласковые речи, с которыми обращался к ней этот хотя и надломленный жизнью человек, но в каждом слове, в каждом движении которого сказывались еще неукротимая энергия и мощь…
VIII.
В комнату вошли товарищи Михайлы Семенова, — те двое, которые совещались с ним и Марфой, незадолго до убийства Слезкина, в каморке трактира, в одном из переулков Сретенки.
IX.
Михайло Семенов проснулся около двенадцати часов дня. В кухне, кроме старухи кухарки, возившейся с ухватом около печки, никого не было.
X.
Яков Петрович, войдя в сени, робко осведомился у встретившей его кухарки: дома ли Елена Васильевна?
ХI.
По доставлении в Городскую часть, Михайло Семенов заявил, что отвечать на вопросы он не может, так как чувствует страшную головную боль, вследствие нанесенного ему черпаком удара в голову. Очевидно, это была выдумка, с целью выиграть время и приготовиться к допросу, предварительно обдумав ответы.
XII.
Якову Петровичу, препровожденному из канцелярии полицмейстера третьего отделения в Городскую часть, вечером того же дня была дана очная ставка с Иваном Егоровым.
ХIV.
Прошло несколько дней после получения Еленой Васильевной письма от Ивана Егорова. Как-то утром к ней явился неизвестный человек, одетый средней руки артельщиком, и осторожно притворив дверь, с таинственным видом проговорил:
— Я к вам по секретному делу… — Что вам угодно? Кто вы такой? — спросила молодая девушка, подозрительно оглядывая незнакомца с ног до головы.
XV.
Елена Васильевна, приведенная квартальным надзирателем Поляковым в Городскую часть, была посажена в секретную камеру. Допрос её был отложен до утра следующего дня. Многое передумала в эту ночь несчастная молодая девушка. После тех мук и страданий, которые выпали ей на долю, она могла, как ей казалось, надеяться на лучшее будущее. Тихая трудовая жизнь, которую она вела в последнее время, представлялась ей несравненно счастливее тех дней, когда она, ничего не делая, жила в домике у Дорогомиловской заставы, на средства Михайла Семенова. Каждый раз, когда он давал ей деньги, Елена невольно задумывалась о том, откуда они добыты? Вспомнила она и ту страшную ночь, когда в её квартиру явился Михайло Семенов и бросил на стол окровавленный сверток с деньгами…
XVI.
То обстоятельство, что Елена упала в обморок при одном имени Ивана Егорова, давало надежду, что «очная ставка» приведет к каким-либо результатам. Пристав, допрашивавший Елену, сразу понял, что перед ним находится женщина, вовсе неопытная в «арестантских делах», — женщина, которая не сумеет до конца выдержать свою роль «немогузнайки», как он обозвал Елену при первом допросе.
ХVII.
Почти два года тянулось следствие по делу об убийстве Слезкина, пока, наконец, не поступило на рассмотрение общего присутствия — московских первых департаментов надворного суда и магистрата.
XVIII.
Яков, поручив давножданное согласие Елены Васильевны стать его женой, тотчас же, с необыкновенной энергией, взялся за осуществление задуманного им плана, относительно устройства их будущей, тихой, скромной и работящей жизни.
XIX.
Иван, несмотря на все уверения Якова Петровича в том, что он не пойдет на свидание с Иваном Егоровым, не поверил ему. Он хорошо понимал, что все эти уверения делались с единственной целью: успокоить Елену.
XX.
Иван, в сопровождении полицейского солдата, согласно распоряжению, отданного квартальным надзирателем, направился вдоль полотна железной дороги. Еще издали он обратил внимание на какой-то предмет, лежавший поперек рельс.
XXI.
— Вот, так-то лучше будет! — злобно усмехаясь, проговорил Иван Егоров, наклонясь над убитым наповал Андрюшкой. — Теперь нам и делиться с тобой не надо, — сразу квит!
Пещера тысячи голов. Рассказ
I.
Это было не так давно…
Но прежде, чем продолжать мой рассказ, я предупреждаю читателей, что его заглавие вовсе не так «страшно», как это многим на первый взгляд может показаться. «Пещера тысячи голов» существует, во-первых, не в пылкой фантазии автора, а, во-вторых, не где-либо в неизведанных пустынях Африки; она находится в Крыму, в восемнадцати верстах от знакомой очень многим туристам Алушты, на втором плато Чатырдага. Эта пещера носит у татар название «Бин-баш-хоба», что в переводе на русский язык и значит: «Пещера тысячи голов». Здесь разыгралась та ужасная драма, о которой некоторые из местных проводников-татар до сих пор рассказывают туристам, заглядывающим в пещеры Чатырдага. Эта драма и послужит темой для моего рассказа.
II.
Грохольский, наскоро устроившись в занятом им номере гостиницы Киста, поспешил переодеться и отправился бродить по незнакомым ему улицам.
Кажется, ни один город в России не производит на приезжего такого сильного и притом своеобразного впечатления, как Севастополь. Живописная местность, нарядные улицы, море, ласкающая взор синева южного неба, — все это, вместе взятое, конечно, производит неотразимое впечатление на жителя севера, впервые попадающего на улицы Севастополя; но тут же, на первых шагах, невольно вспоминается еще недавняя сравнительно година страдании, пережитых этим благословенным уголком земли, где все окружающее говорит теперь о довольстве, о роскоши, о жизни, бьющей ключом.
III.
Грохольский нанял лошадей в Ялту с тем, чтобы переночевать в Байдарах. Восход солнца, наблюдаемый туристами в осеннюю пору с Байдарских ворот, не мог не заинтересовать художника, а потому он, остановившись в убогой Байдарской гостинице, тотчас же улегся спать, приказав извозчику быть готовым рано поутру. От деревни Байдары до знаменитых ворот предстояло проехать еще пять верст.
IV.
На другой день, рано утром, Владимир Иванович и Диковский, наняв лошадей, заехали в гостиницу «Россия». На балконе, в тени платана, они застали генерала Окунева и барона фон-Бек, кончавших кофе.
V.
Долго еще пришлось Грохольскому спускаться по склону Яйлы. Он понял, что Ай-Петринское шоссе осталось совершенно в стороне.
VI.
Настало утро, — чудное осеннее утро, какие бывают только на южном берегу Крыма. Жгучее, даже и осенью, солнце юга, при первых лучах своих, быстро нагревает каменистые скаты Яйлы, и тотчас же начинается так называемая «горная бриза». Эта «горная бриза» вовсе не горный ветер, как называют ее некоторые, — это встреча двух течений воздуха, холодного с моря и теплого — с гор. Остывшее за ночь море шлет ялтинцам в эти утренние часы желанную прохладу, а уже успевшие раскалиться каменистые вершины Яйлы ласкают красавицу-Ялту струями теплого воздуха, напоенного ароматом горной сосны…
VII.
Согласно своему обещанию, Грохольский, на другой день свидания с Леной в Мордвиновском саду, зашел к Окуневым, после обеда. Он застал Лену и Евлалию Эрастовну в саду.
VIII.
— Ну, мой милый Дон-Жуан, — проговорил Диковский, протягивая руку Грохольскому, — как ваши дела? Подсаживайтесь и рассказывайте о ваших победах…
IХ.
Хабибула, приятель Асана, радушно принял в своей сакле Грохольского и Диковского. На столе появился вкусно приготовленный шашлык, и за ужином Владимир Иванович принялся расспрашивать во всех подробностях о достопримечательностях Партенита, так заинтересовавшего барона фон-Бек.
X.
Через несколько дней Диковский получил ответ на письмо, посланное им одному из своих прежних сослуживцев. К этому времени Григорий Васильевич и Грохольский уже успели переехать из Яхты в Гурзуф.
XI.
Переночевав в Алуште, Грохольский на другой день, с восходом солнца, выехал в Гурзуф. Не жалея нагайки, он погонял бойкую татарскую лошадку, отличного «шлапака», спеша приехать ранее барона.
XII.
Владимир Иванович застал всю семью Окуневых в ужасном переполохе, особенно волновалась Евлалия Эрастовна.
