Прятки в темноте

Содержание

Их было тринадцать…
Поздние объяснения
Отражение в зеркале
Прятки в темноте
Следователь Дарт
«Под серебряными звездами»
Чек на 50.000 долларов
Северная тропа

Читать фрагмент

Глава 1
Их было тринадцать…
Комната ждала. Это была старая комната. Сто лет назад она была моложе, полна смеха, блеска свечей, звуков музыки и ритма танца… А также неслышными звуками бьющихся и разрывающихся сердец – комната хорошо знала эти звуки!…
Она все еще была прекрасна, – непреходящей красотой женщины, остов которой настолько совершенен под оболочкой плоти, что ни годы, ни нужда, ни голод, скорби и утраты не могут забрать ее красоту. Уже давно бледно-желтое дерево стало темным янтарем; павлиний блеск атласных занавесок побледнел и стал бирюзовым; позолота больших затуманенных зеркал потускнела и потемнела. Комната спала в пыли и в грезах, не замечая проходящих лет, не замечая жизни, протекавшей снаружи, за высокими замкнутыми дверями.
И вот, какой-то час назад, грубые черные руки привели в движение и заставили звенеть хрусталь люстр и канделябров. Эти руки развернули персидские ковры, которые разостлались на полу, как маленькие озера, переливающиеся всеми оттенками. Те же самые руки небрежно сняли чехлы и открыли мебель, которая вновь засверкала шелками и атласами, на которых в бесконечных сочетаниях повторялись морские растения и морские цветы.
Большие кресла у камина, и огромный диван у стены напротив снова блеснули красным деревом.
Потом руки скрылись, и осталась только старая комната, медленно пробуждающаяся от былых снов. Долгое время в ней обитали лишь тени и ветер. Но теперь, поздним октябрьским вечером в ней что-то шепчет и движется… Что она слышит? Что приближается к ней? – потерянные, но не забытые звуки смеха и топота танцующих ног или еще что-то другое? Что-то другое также не забытое? Может быть, это только ветер, но комната содрогается, и сгущает покров своих теней. Вдруг, воздух снаружи наполняется голосами; голоса эти смеются; на пороге топот ног; руки касаются дверей; жизнь снова возвращается в эту комнату… И комнате страшно.
– Дуг, Дуг, я дала тебе ключи? Никак не могу без вашей помощи повернуть этот несчастный затвор.
– Линди! Линди! Ты сказала шоферу, чтобы он не приезжал за нами раньше, чем в пятницу днем? Который час ты ему указала?
– На четыре часа. Осторожней, Ларри! Будешь так вертеть ключом, он обломится.
– Кошки, собаки и молнии! Я оставил все свои папиросы в этом адском автомобиле. Труди, окликни шофера. Как же это его звали? Жолифлер? Эй, Жолли…
– Милый мой, его зовут Боникур. Не беспокойся. У меня тысяча папирос в этом черном мешке. Линди, из любви к свободе, открой эту дверь! Я замерзла до мозга костей.
Дверь трещит, подается, широко раскрывается, и комната, вновь наполненная светом и смехом, тоже смеется и отбрасывает прочь свои тени.
– О, миссис Марсден, какая божественная комната!
– Я рада, что она вам нравится. Она теперь ваша. И не смейте называть меня миссис Марсден. Линди – не плохое имя, а я уже узнала от Джоэля, что вас зовут Рэй, а не Рэчел. Все мы здесь – двое Дартов, двое Харди, двое Россов, двое Шериданов. Это восемь, плюс Кит, Ларри, Джилл, Дуг, и я. Сколько уже вышло?
– Тринадцать? – ответил тот, которого звали Харди. – Спросите меня что-нибудь потруднее, я люблю высшую математику.
– Тринадцать? Неужели! Но это замечательно! – она драматическим жестом подняла руки. – Был День всех святых в год тысяча девятьсот двадцать восьмой от Рождества Христова. Осенние тени начинали сгущаться, когда тринадцать усталых путников собрались у огня…
– К сожалению, милая моя, – с горечью перебила ее Труди, – твое воображение увлекло вас! Тринадцать усталых путников – это метко сказано, но что касается большого огня, – я только надеюсь, что ты обладаешь даром пророчества!
– Не мешало бы разжечь огонь, – сказала Линди Марсден, снимая шведские перчатки. – Кит, ты всегда был истопником, не так ли?
– Истопником – сколько угодно! – отозвался рыжий молодой человек, стоявший у двери. – Лучший зажигатель огня со времени Нерона! Но не дровосек и не вьючный скот. А здесь я не вижу другого материала для огня, кроме этой, довольно таки изящной мебели.
– О, Боже! – вздохнула Линди. – Я говорила этому негодному негру, чтобы он все приготовил раньше, чем уедет в Вашингтон. Жалею, что его отпустила. До дровяного сарая – целая четверть мили.
– В путь, ребята! Маленькая Линди не будет мерзнуть, пока существует Дуг! Истопник, позаботься о моей малютке!
– Вот еще, – воскликнула Труди, – маленькая Линди! А что же вы не скажете о маленькой Труди? До дровяного сарая четверть мили! А как далеко до ледника?
– Первая дорожка направо, за выходом, – сказала Линди. – Но он, наверное, пуст.
– Ну, этому легко помочь. Пусть только Дуг немного польет воды мне на руки, и вы увидите самую чудесную коллекцию льдин. Идемте, дети. К тому времени, когда я вернусь, работа должна кипеть. Есть ключ от сундука, Шерри?
– Есть, сударыня, – ответил покорно супруг.
Труди вышла, за ней Линди Марсден. Когда их голоса замолкли, из темноты раздался мужской бас:
– Труди великолепна. Каждый день, во всех отношениях, она становится все лучше и лучше. Конечно, я видел ее фотографии каждую неделю в журналах, но веришь только тому, что видишь сам. Она – самая занимательная особа в Северной Америке, неправда ли, Шерри?
– Да, и в Южной! – ответил гордый супруг, прилагавший все усилия, чтобы открыть зеленую бутылку с абсентом.
– Десять лет, – прошептал Кит Бэрд. – Я надеюсь, что все окажутся настолько же милы, когда снимут шляпы. Она всегда такая, Шерри?
– О! – ответил Шерри. – Это еще одно из ее тихих, молчаливых настроений. Видали ли вы когда-нибудь более крупный и красивый «шейкер»?
Белокурое видение, закутавшееся в меха у пустого камина, прошептало:
– Никогда.
Спокойный человек, стоявший рядом с ней, мягко проговорил:
– Я бы не хотел вносить диссонирующую ноту, но, может быть, если бы я имел хоть малейшее представление, кто некоторые из вас! Моя скромная роль сводится к тому, что я – супруг Ханны.
– И вы действительно хотите сказать, что Ханна не рассказала вам все про нас?! – осведомился смуглый молодой человек, которого называли Джоэль. – Даю честное слово, после того, как я приобрел Рэй, я посвящал каждый долгий зимний вечер у камина описанию каждого из вас, так что она встретив на улице Чатти, могла бы подойти к ней и сказать: «Хелло, ведь вы Чарити Росс, не так ли?»
При этих словах Чатти испустила радостный визг:
– О, Джоэль, как мило! А ты и Тома описывал?
– Каждого из вас! Ханна, мне за тебя стыдно. Однако, ты прекрасна и красота является твоим оправданием. Мистер Дарт, мы к вашим услугам.
Нил Шеридан, занятый коктейлем, жалобно спросил:
– Не будете же вы утверждать, что не знаете Труди и меня, или Линди Марсден и Дуга Кинга?
– Нет, нет. Откровенно это признаю. Сознаюсь также, что мне известно, что дом этот зовется Леди-Корт; что он в сорока милях от Вашингтона, – по самым плохим дорогам к югу от северного полюса; что вы собираетесь здесь впервые после десяти лет, и что вы, по какой-то непонятной мне причине, называете себя «Мартовскими Зайцами».
– Боже мой, Ханна! Неужели ты ему не рассказала? Первые четыре Мартовских Зайца назывались так, потому что они были безумными и потому, что они родились в марте. Я был самым безумным, – скромно объяснил Джоэль. – Но Дуг, Труди и Джилл также не заслуживают пренебрежения. Джилл – это та скромная малышка, усевшаяся в углу дивана, и так надвинувшая шляпу на глаза, что нельзя разглядеть, какая она хорошенькая. Шляпу долой, Джилл!
Девушка в углу дивана с улыбкой сняла шляпу – и даже в темнеющей комнате можно было разглядеть, что она, действительно, хороша.
– Мисс Дженнифер Изабель Лэйтемир, – представил ее Джоэль. – Более известна под именем Джилл. Тип, который рядом с ней…
– Неужели вы все родились в марте? – скептически спросил Гэвин Дарт.
– Нет, нет, только первые четверо. Каждый из учредителей мог добавить двух зайцев, и мы должны были удостовериться в том, что они безумны. Конечно, Труди немного надула нас, когда привезла Ханну.
– Вас двенадцать? – спросил муж Ханны. – А миссис Харди и я – чужие, – остается одиннадцать. Кто же был двенадцатый? – Веселые голоса вдруг замолкли. Он поспешно добавил: – Как глупо с моей стороны! Марсден, конечно.
– О, нет, – утешающим тоном сказала Чатти. – Мы почти не знали Фреда Марсдена. Он встретил Линди за несколько недель до их свадьбы, а через неделю после нее отправился во Францию и был убит в Аргонне. Это был один из военных браков.
Девушка, сидевшая в углу дивана, сказала негромким голосом:
– Двенадцатой была моя сестра Санни. Она умерла очень давно, почти десять лет назад.
Гэвин Дарт тихо сказал:
– Простите мою глупость.
– Тут нечего прощать… Вот этот рыжий тип, который помогает Шерри – Кристофер Бэрд, более известен как Кит. Поклонись, Кит!
Кит поклонился улыбаясь через плечо.
– В том большом кресле, и как будто засыпает, – это муж Чатти, Том Росс, – спокойно продолжала Джилл, так крепко сжав руки, что их нервная дрожь стала незаметной. – А ваш сосед – это Ларри Редмонд, не так ли? Том, зажгите свет.
– Свечи или люстры? – спросил Том, приподнимаясь с места.
– Свечи. Нет, лучше спросим других. Линди, лучше чтобы было романтично, или светло?
– Чтобы было светло, – сказала Линди с порога. – Свечи требуют слишком много времени. Мы прибережем их к обеду.
– Дорогу! – загремел голос Дуга Кинга. – Лед идет, ребята! Целые лоханки! Дуг с большой, Труди с маленькой!
– Постойте, – крикнул Том. – Я забыл где выключатель. А, вот он.
Комната вдруг озарилась светом. Два больших канделябра заблестели, как замерзшие фонтаны. Шерри стал раздавать коктейли.