На золоченом дне

На золоченом дне. Содержание

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СВЕТСКИЙ ХУЛИГАН

I. У пакгауза

II. Страшный багаж

III. Девятка пик

Читать фрагмент

IV. Разрыв

Предоставим судебной власти выяснять личности как мужчины, привезенного в корзине, так и самоубийцы в отдельном кабинете увеселительного сада — при нем тоже не оказалось никаких документов, и его никто не знал в Петербурге, — а также устанавливать связь между этими событиями, и перенесемся лет за пять от этих взволновавших Петербург происшествий.

V. Дядя и племянник

Князь Арсений Григорьевич Крутоярский не прерывал своего дядю и, казалось, спокойно курил свою сигару. Лишь временами на его губах под пушистыми усами мелькала чуть заметная ироническая улыбка.
Одну из этих улыбок уловил Виктор Сергеевич Ашметьев, оканчивая свою грозную филиппику против жившей с ним под одной кровлей молодой женщины.
— Ты смеешься, а каково мне? — ударил он себя в грудь.

VI. Неожиданный отъезд

Виктор Сергеевич Ашметьев и князь Арсений Григорьевич Крутоярский возвращались домой в самом радужном настроении духа, в том настроении, в которое изредка впадают даже люди, привыкшие вести веселую жизнь, после выдавшегося особенно приятно проведенного вечера. Для этого требуется гармония удачно выбранных кушаний, вин и женщин-собеседниц. Под легко остроумный мелодичный говор представительниц прекрасного пола легче переваривается пища и благотворнее действует вино. Наши герои провели вечер и часть ночи именно среди этого редкого в Петербурге, если можно так выразиться, химического соединения, порождающего настоящее веселье.

VII. Кража

— Однако у ней есть самолюбие! — продолжал Ашметьев после небольшой паузы, во время когда еще раз перечел письмо своей бывшей «подруги жизни». — Я, быть может, быть с ней действительно чересчур резок.
— Вот и начинается покаянное настроение! — насмешливо сквозь зубы проговорил князь Арсений Григорьевич.
Виктор Сергеевич вспыхнул.
— Никакого тут нет покаянного настроения, а просто сожаление о совершенном опрометчивом поступке. Можно было бы не обострять разрыва, но я погорячился.
— Но ведь этого не воротишь! Терпеть не могу бесплодных сожалений! Что сделано, то сделано! — заметил князь.
— А совесть?
— Что такое совесть? И если даже кто-нибудь знает, что она такое, то причем тут совесть?
— Ну, пошел, поехал! С тобой не сговоришь! Ты знаешь, что я не сторонник этих современных воззрений, при которых люди для легкости сбросили с себя все нравственные грузы: совесть, честь, благородство.

VIII. «Своим капиталом»

Всему веселящемуся Петербургу была известна гостеприимная квартира Ольги Васильевны Потаповой, находившаяся в одном из домов под нечетными номерами на Малой Итальянской улице.
По полицейским сведениям Ольга Васильевна значилась вдовой харьковского мещанина, живущей «своим капиталом».
Если бы поверить этой официальной справке, то капитал Потаповой должен быть очень большой, так как она занимала огромную квартиру в двенадцать комнат, отделанную и омеблированную с хотя и аляповатой, кричащей, но все же дорого стоющей роскошью.

IX. Наука жизни

Предсказание «харьковской хозяйки» вспомнилось очень скоро.
Адвокат бросил Пелагею Петровну, увлекшись одной артисткой, и Завьяловой пришлось прибегнуть к протекции Ольги Васильевны Потаповой, но та приняла ее более чем холодно.
Произошло это потому, что Пелагея Петровна в несколько месяцев своей жизни с адвокатом, которые он называл «медовыми», в чаду любви и удовольствий, совершенно позабыла об имевшем у ней рекомендательном письме к Потаповой, а после разрыва заболела и, прохворав несколько месяцев, вспомнила о письме уже в наступившие тяжелые дни.
Ольга Васильева же из письма своей «харьковской воспитанницы», узнавшей каким-то образом ее петербургский адрес, знала о данном Завьяловой рекомендательном письме, сперва ждала ее, а затем следила за ней. Такое долгое промедление с визитом она сочла для себя кровной обидой. Дамы такого сорта, как Потапова, обыкновенно очень щепетильны и самолюбивы до болезненности.

X. Ночная встреча

Молодой граф Павел Александрович Загорский слыл в Петербурге большим оригиналом.
Про его странную замкнутую жизнь ходили по городу целые легенды. Многие считали его поврежденным в рассудке.
Он был единственным и балованным сыном своей матери, овдовевшей в ранней молодости, когда ее ненаглядному Полю шел всего третий год, и посвятившей себя всецело заботам о сыне и широкой благотворительности, что дозволяло ей ее колоссальное состояние. Мальчик воспитывался и учился дома, пройдя гимназический курс у лучших учителей петербургских гимназий, а университетский, по отделу юридических и социальных наук, у профессоров. Маленький «Поль» был сперва нежный, чувствительный мальчик, а затем превратился в более чем благовоспитанного молодого человека.

XI. Княжеская семейка

— Извольте, я зайду! — после довольно продолжительного колебания сказал граф Павел Александрович и последовал за ней в отворенную ею калитку ворот, которая оказалась уже отпертой, так как один из дворников мел панель около дома.
Двор был довольно чистый и прямо против ворот находился весьма приличный подъезд. Но случайная спутница графа Загорского не пошла по направлению к нему, а повернула несколько влево, где зияло отверстие распахнутой двери, в которое был виден низ грязной, узкой и крутой лестницы с чугунными перилами и несся какой-то кислый, промозглый запах.
Граф Павел Александрович даже на секунду остановился в полном недоумении. Он никогда не видел такой лестницы, а не только не ходил по ней. Графиня-мать, посещавшая и не такие петербургские жилища, в эти «благотворительные экскурсии» не брала своего сына.

XII. В западне

— Не ожидал я, граф Павел Александрович, что вы такую шутку с нами сшутить изволите… Тихоня! Недотрога! И вдруг по ночам гуляет с нашей дочкой…
И снова раскатистый пьяный смех огласил убогую комнату.
— Почему же не побаловаться с бедной? Маменька благодетельствовала, а сынок зато взял с нас сторицей… — взвизгнула «след за мужем княгиня Агата Павловна.
Граф Загорский молчал, обводя удивленным, почти безумным взглядом присутствующих.
Он был невысокого роста, худой, нежного сложения, с бледным некрасивым, но умным лицом, украшением которого служили темно-карие большие добрые глаза — глаза матери. Густые каштановые волосы были небрежно зачесаны назад, но видимо не слушались гребня и торчали вихрами на висках. Вся эта приземистая фигурка, казалось, выросла и дышала негодованием. Судороги пробегали по его лицу.
Особенно долго останавливал он свой взгляд на стоявшей как статуя княжне.

XIII. Перед портретом матери

Свадьба графа Загорского с княжной Ставровской состоялась через месяц после их оригинальной ночной встречи на Елагином острове.
Венчание происходило в старо-деревенской церкви и настолько таинственно, что про него прознали только некоторые ново-деревенские псевдо-дачницы, которые и пробрались в церковь.
Невеста, против обычая, прибыла в четырехместной карете в сопровождении своего отца и матери и маленького мальчика с образом. Этот мальчуган был сыном их соседей по квартирам.
Шафером невесты был князь Арсений Григорьевич Крутоярский, связанный какими-то таинственными делами со старым князем Ставровским. Он приехал один в коляске.
Но что всего более поразило собравшуюся около церкви кучку зрителей, это то, что жених приехал в двухместной карете со спущенными шторами. С ним был его шафер — управляющий его домами, каковую должность он исполнял еще при его покойной матери — чистенький, бодрый старичок Андрей Антипович Березков.
Вот и все лица, составлявшие свадебный кортеж.

XIV. Поверенный

Несмотря на то, что уже был первый час дня, Андрей Антипович Березков застал в полном параде только одного князя Ивана Георгиевича.
Он был в черной с иголочки сюртучной паре, несколько, впрочем, мешковато на нем сидевшей и, видимо, купленной в магазине готового платья, в белом галстуке и даже держал в руке дворянскую фуражку с красным околышем, тоже совершенно новенькую.
Когда Березков по звонку был впущен в переднюю растрепанной Пашкой и осведомился, дома ли князь Ставровский, он в то время, когда снимал пальто, слышал в соседней комнате голоса, затем шлепанье туфель и войдя застал уже князя Ивана Георгиевича одного, стоявшего среди комнаты, с недоумением смотревшего на дверь, ведущую в переднюю, видимо недовольного визитом.

XV. Вынужденный брак

Андрей Антипович Березков с недоумением посмотрел на княжну Надежду Ивановну и таким же взглядом проводил удалявшуюся княжескую пару.
Княжна, между тем, медленно подошла к дверям, ведущим в следующую комнату, плотно притворила их, и затем также медленно приблизилась к преддиванному столу и опустилась на кресло, стоявшее напротив того, на котором сидел Березков.

XVI. Пьеса сыграна

Все это произошло за несколько месяцев до описанного нами разрыва между Виктором Сергеевичем Ашметьевым и Пелагеей Петровной Завьяловой.
Связующим звеном этих событий был князь Арсений Григорьевич Крутоярский, игравший в том и другом событии главную, но закулисную роль, роль режиссера, невидимого публикой, но руководящего сценами. Прикормив князя и княгиню Ставровских мелкими подачками, он нельзя сказать чтобы увлекся, а просто-напросто не пропустил плывшую ему в руки красивую девушку, княжну Надежду Ивановну и быстро опутал ее сетями ласки и страсти.

XVII. На «Стрелке»

Князь Арсений Григорьевич Крутоярский вышел от графини Загорской вне себя от бешенства, быстро надел поданное ему швейцаром пальто, вскочил в подъехавшую коляску и крикнул кучеру сдавленным голосом:
— На острова! Как можно скорей!

XVIII. Опоздала

Скорый поезд стоял у платформы Николаевской железной дороги. Из открытого окна купе первого класса выглядывал Виктор Сергеевич Ашметьев и перекидывался последними словами со стоившим около самого вагона князем Крутоярским. На лице Ашметьева играла улыбка спокойного довольства. Он видимо совершенно позабыл о пропавших деньгах.
Князь Крутоярский тоже был в прекрасном расположении духа. Легкий румянец, игравший на щеках того и другого и имевший на лице старика более яркий оттенок, красноречиво указывал, что они оба не только плотно и вкусно пообедали, но и сильно полили этот обед винами и ликерами.

XIX. Обморок

Пелагея Петровна очнулась, лежа в кровати, совершенно раздетая и даже в ночной кофточке.
В комнате пахло одеколоном и туалетам уксусом. Самая комната при свете изящного фонаря, спускавшегося на золоченых цепях с потолка, затянутого шатром из голубого штофа, и разливавшего лучный свет, имела вид большой изящной бонбоньерки. Стены были обиты тоже голубым штофом, пол покрыт такого же цвета пушистым ковром, а будуарная мягкая мебель: диван, два кресла, несколько стульев и пуфов, обитые шелковой материей тоже нежно голубого цвета, была разбросана по комнате в живописном беспорядке, как-то совсем не загромождая ее.

XX. «Загонщик»

Завьялова между тем подробно рассказала Ольге Васильевне, как она, получив письмо Ашметьева, бросилась к нему на квартиру, узнала там, что он уезжает в Москву со скорым поездом, поехала на вокзал и опоздала. Подробно описала она свою встречу с князем на платформе и почти дословно разговор с ним.
Потапова слушала ее, как говорится, «вполуха», так как видимо думала совсем о другом.

XXI. Пушной зверь

Князь Арсений Григорьевич, после стремительного выхода Завьяловой из отдельного кабинета буфетной залы Николаевского вокзала, ограничился лишь тем, что пожал плечами, презрительно посмотрел ей вслед и проворчал сквозь зубы:
— Дура!

XXII. Мир

— Положен гнев на милость, или еще нет? — весело спросил, остановившись в дверях комнаты Пелагеи Петровны, князь Крутоярский.
— А вам большая о том забота? — кокетливо улыбнулась молодая женщина.
— Кабы не было заботы, не просился бы изгнанник из рая снова в этот рай… — заметил князь Арсений Григорьевич, входя в комнату и приближаясь к сидевшей на кресле Завьяловой.

XXIII. Современный Ментор

Терентий Иванович Сомов проснулся от раздавшихся в комнате легких шагов.
Кругом была совершенная тьма. Напрасно он открывал отяжелевшие веки и широко таращил глаза, в комнате, что называется, не видать было ни зги. Но в комнате кто-то был, и тихие скользящие шаги слышались явственно.
Вдруг раздался шелест поднимавшейся шторы, и в окно ворвался свет тусклого петербургского дня. Терентий Иванович сперва даже зажмурил глаза, но затем приоткрыл их и стал наблюдать за человеком так таинственно скользившим по полу, застланному видимо чем-то мягким. Это был весьма приличный мужчина, прекрасно одетый в черную визитную пару.

XXIV. Зародыш чувства

Режим жизни графа Павла Александровича Загорского ничуть не изменился после того, как он неожиданно для самого себя сделался женатым человеком.
По-прежнему он жил более чем замкнуто, деля свое время между книгами и уединенными вечерними прогулками, о которых даже как-то раз сказал с улыбкой Андрею Антиповичу Березкову, что они не представляют для него теперь никакой опасности.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОБЛАВА

I. Ирбитский гость

У шикарного подъезда одного из домов Большой Морской улицы, в той же части, которая идет за Исаакиевской площадью, остановились извозчичьи сани и из них вылез средних лет мужчина, одетый в оленью доху, подвязанную синим бумажным кушаком, в шапке из оленьего же меха, скрывавшей его лицо, обросшее густой тёмно-русой бородой, клочья которой выбивались из-под воротника дохи. На ногах были одеты неуклюжие валенки, которые в Сибири носят название «пим». На передке саней лежал довольно большой чемодан черной кожи. В левой руке приезжий держал ковровый мешок огромных размеров.

II. «Питерское баловство»

Приезжий чувствовал себя как-то дико в непривычной для него обстановке. Это продолжалось уже давно, с тех пор как он выехал из родного Ирбита, где провел безвыездно шестьдесят пять лет со дня своего рождения.
Кузьме Егорову шел шестьдесят шестой год, хотя на вид ему казалось не более сорока пяти, — серебряные нити седых волос были чуть заметны на его голове, окладистой бороде и усах. Он был крепкий, здоровый, сильный мужчина-тип, который русский народ определяет словом «кряж» и об их телесном сложении замечает: «не ладно скроен, но крепко сшит».

III. Дружеский совет

После ухода Кузьмы Егорова, Терентий Иванович бросил на письменный стол письмо матери не распечатанным и стал снова в волнении ходить по кабинету.
Его не интересовало это письмо. Он знал, не читая его содержание. Красноречивее всякого письма было появление в Петербурге Кузьмы Егорова. Мать могла отпустить своего главного доверенного только по делу очень большой важности. Такую важность придавала она, значит, его долговременному пребыванию в Петербурге и проекту устроить здесь самостоятельное дело. И конечно, она была недовольна и не соглашалась, требовала его немедленного возвращения и отчета по делам фирмы.

IV. «Сиятельная затворница»

Надежды князя Арсения Григорьевича Крутоярского, что графиня Надежда Ивановна Загорская одумается и пришлет за ним, как мы знаем, не оправдались.
Молодая графиня совершенно замкнулась у себя и выезжала подобно своему так странно добытому мужу дышать только ночным воздухом Петербурга. Дни же она проводила за чтением всевозможных романов русских и переводных. Она жила в мире фантазии с героями этих романов и, казалось, эта жизнь доставляла ей удовольствие.

V. Живая находка

Оградив, таким образом, себя непроницаемой стеной от прошлого, графиня Надежда Ивановна пока что не думала о будущем, или лучше сказать, эти ее мечты о будущем витали в мире фантазии, канвой для которой служили прочитанные ею и перепутавшиеся в ее голове романы.
То она видела себя окруженной толпой блестящих поклонников, готовых за миг обладания ею на всякие жертвы, на всякие преступления. Один из них, которому она показала свое благоволение, убил графа — ее мужа и явился к ней требовать награды за освобождение ее от ненавистного человека. Но она отвергла это искательство убийцы и удалилась в монастырь, где вся отдалась подвигу отречения и молитвы, чем еще при жизни снискала себе славу подвижницы.

VI. Опять князь!

Графиня Надежда Ивановна, надо сознаться, сгорала от любопытства узнать причину странного приключения с вылетевшей из троечных саней молодой девушкой, но, увы, удовлетворить тотчас же свое любопытство ей не пришлось. Отвыкшая за последние месяцы от какого-либо общества, пока она собиралась с духом расспросить обо всем свою спутницу, последняя, укаченная мягкими колебаниями кареты, заснула крепким сном.

VII. Неудавшийся пикник

На другой день после сделанной графиней Загорской «живой находки» в аллее Крестовского острова мадемуазель Агнесса явилась со своим обычным ежедневным, или, лучше сказать, еженощным докладом в кабинет Ольги Васильевны Потаповой.
Последняя, совершившая уже во всех деталях своей туалет, важно восседала за письменным столом и набрасывала в изящный отделанный серебром блокнот какие-то цифры.
Мадемуазель Агнесса при входе почтительно поклонилась.

VIII. Письмо графини

— Да, графиня Загорская, урожденная княжна Ставровская — Надежда Ивановна, — сказал князь Арсений Григорьевич, удобно усаживаясь на диване и закуривая гаванскую сигару, тонкий аромат которой распространился по комнате и смешался с запахом сильных духов, несшимся от особы самой хозяйки кабинета.
— Вы знаете это наверно? — спросила Ольга Васильевна, стоя перед князем.
— Наверняка, дорогая моя! Я еще вчера, как ни был пьян, сообразил, что некому больше полуночничать в каретах как этим сиятельным, незнакомым друг с другом супругам, а так как это была дама, то значит графиня Надежда Ивановна. Сегодня я навел справки, и предположение мое блистательно оправдалось. Птичка наша находится в квартире графини и ночью оттуда посылали за доктором…

IX. Двойная игра

Князь Арсений Григорьевич Крутоярский после незабытого, конечно, читателями свидания с Пелагеей Петровной в квартире Потаповой, на другой же день принялся за осуществление своего плана облавы на «пушного зверя», как он заочно называл Терентия Ивановича Сомова. Приманкой для него должна была служить «belle Pauline».
Он хотел показать товар лицом, заключить картину в соответствующую рамку и создать вокруг своей сообщницы ошеломляющую обстановку. Он хорошо знал, что сила даже очень хорошенькой женщины заключается, главным образом, не в ней самой, а в аксессуарах ее туалета и жилища.

X. Кошка и мышка

— Полюбите… — повторил Терентий Иванович.
— Бросьте! Встаньте! Что вы за пустяки говорите? — сказала Пелагея Петровна и встала с дивана.
Сомов продолжал стоять на коленях.
— Какие же пустяки это, Пелагея Петровна, коли я из-за этого жизни готов решиться…
— Все мужчины это говорят… — небрежно бросила молодая женщина.
— Может это ваши питерские говорят, а по нашим местам этого не бывает. У нас коли полюбят, так крышка.
— Встаньте, говорят вам, встаньте, и вам приказываю.
— Коли приказываете, в минуту исполним.
И Сомов поднялся с колен.

XI. Луч света

Жизнь в доме графини Надежды Ивановны Загорской изменилась до неузнаваемости. И всю эту перемену внесла в дом так оригинально попавшая в него Вера Сергеевна Стрешнева.
Графиня Надежда Ивановна привязалась к молодой девушке всей силой женского сердца, обреченного на одиночество. В тайниках своей души она таила сильное желание жизни, и лишь роковые обстоятельства заставили ее сторониться от людей. Всех тех, кого она знала в прошлом, и своей семье, она презирала до глубины души. Ведь это они, все в совокупности, толкнули ее в объятия князя Крутоярского, из вторых она попала в настоящее тяжелое ложное положение.

XII. Перелом

Всю свою короткую жизнь рассказала графине Вера Сергеевна Стрешнева, начиная с лет сознательного детства, и эти рассказы интересовали молодую женщину своей новизной и непосредственной свежестью. Она ничего подобного не испытала в детстве: постоянно пьяные отец и мать, боровшиеся с нуждой всеми дозволенными и недозволенными средствами и не стеснявшиеся говорить обо всем и в самых резких выражениях, рано познакомили княжну Надю со всеми неприглядными сторонами жизни, не дав ни одного светлого и теплого луча домашнего очага. Она не знала ни любви отца, ни ласки матери. Не мудрено поэтому, что рассказы Веры Сергеевны о ее жизни в родительском доме увлекали ее, как те страницы прочитанных ею книг, где рисовались счастливые семьи, где описывалась взаимная любовь родителей и детей, страницы, которые читала графиня Загорская со слезами злобной зависти.
«Это только так пишут в книгах!» — успокаивала она себя.

XIII. Таинственный визит

— Птичка вылетела из клетки, надо ей поставить западню… — проворчал себе под нос князь Арсений Григорьевич Крутоярский.
— Что ты говоришь? — спросил его Терентий Иванович.
— Ничего.
— А кто такая, с которой ты кланялся?
— Графиня Загорская…
— Графиня, — с почтительным удивлением повторил Сомов. — Но она, кажется, тебя не заметила?..
— Да, я совсем позабыл, надо было подойти к экипажу — она очень близорука…
— А кто с ней другая?
— Ту я совсем не заметил…
— Миловидная блондиночка, простенькая такая, верно при ней состоит.
— Не имею понятия… — уронил князь.

XIV. В игорном притоне

На стук князя Арсения Григорьевича дверь не отворилась, а в ней открылось небольшое отверстие в виде окошечка, и сиплый голос произнес:
— Кто тут?
— Девятка пик! — отвечать князь.
Окошечко моментально захлопнулось, послышался скрип отпираемого железного дверного крюка, и дверь отворилась.
— Здорово, Пахомыч! — приветствовал князь почтенного старика в пестрядинных штанах и рубахе, в грязном парусинном фартуке, в опорках на босу ногу, с ремнем на голове, стягивавшим волосы.
Отворивший дверь представлял из себя тип петербургского сапожника.
— Здравствуй, добрый молодец, здравствуй!

XV. Сообщник

— Сегодня, кажется, будет хорошая пожива? — спросил князь Крутоярский у молодого человека.
— Да, я думал завтра привезти изрядный куш, причитающийся на вашу долю, но вы заблагорассудили взять его сами.
— Пустяки, я просто гадал, и гадание вышло счастливым. Это не изменяет наших счетов. Я передам сейчас тебе эти деньги — они тебе пригодятся в клубе.
— В клубе! — радостно воскликнул молодой человек, не повышая, впрочем, голоса они говорили пониженным шепотом, — вы меня введете в клуб?
— Это решено еще неделю тому назад. Здесь могут справиться и Гриша Косой с остальными, да и вообще это место не дает больших барышей за последнее время. Я даже не ожидал сегодня встретить здесь такое оживление…
— Это верно! Игра здесь мельчает. Какие-нибудь две-три сотни в вечер, и то натянешь с трудом… Сегодня попался извозопромышленник, которому три дня дали выиграть около двухсот рублей. Он спускает теперь, кажется, вторую тысячу…

XVI. Исповедь

— Но прежде нежели я введу тебя в круг более серьезной деятельности того общества, которого ты теперь состоишь далеко неполноправным членом, мне необходимо знать все твое прошлое, так как быть может оно таково, что им для тебя закрыта более широкая деятельность в Петербурге.
Так начал князь Арсений Григорьевич Крутоярский, неотводно глядя на своего молодого гостя.

XVII. «Телемак» на свободе

Оставим князя Арсения Григорьевича Крутоярского давать поручения своему новому наперснику, сущность которых читатель узнает из хода дальнейших событий, и вернемся в отдельный кабинет ресторана на Каменноостровском проспекте, где князь оставил Терентия Ивановича, Стеклянного и Кактусова, собирающимися ехать в оперетку.
После его ухода, оба последние как-то вдруг странно переменились, стали разговорчивее и развязнее, да и сам Сомов почувствовал себя свободнее, выйдя из круга зрения своего Ментора. Несмотря на то, что они с князем были в самых дружеских отношениях, Терентий Иванович все-таки чувствовал себя в его присутствии как-то неловко, стесненно и, кроме того, к этому чувству присоединялось, почти против его воли, чувство ревности. Сомов не мог отвязаться от мысли, что князь состоит в каких-то странных, подозрительных отношениях к Пелагее Петровне Завьяловой. Он ничего не замечал такого, что бы давало ему прямые доказательства, но ему это подсказывало какое-то внутреннее чувство. Это же чувство порождало невольную враждебность к князю. Поэтому Терентий Иванович не без удовольствия слушал пересуды о князе, начавшиеся со стороны Стеклянного и Кактусова, как только затворилась дверь за ушедшим сотрапезником.

XVIII. В тревоге

На другой день после описанной нами встречи в театре Сомова и Завьяловой и веселого ужина после спектакля, Терентий Иванович был в самом радужном настроении духа. Он проводил Пелагею Петровну из ресторана до ее квартиры, бесчисленное количество раз целовал ее ручки, чувствовал её горячее дыхание и вернулся к себе в ее карете, в которой продолжал царить аромат этой восхитительной женщины. Он переживал мгновение того сладкого опьянения, которое порождается умеренным количеством выпитого вина и близостью хорошенькой женщины. Сомов действительно против обыкновения пил мало, он сдерживался в присутствии Завьяловой, так как заметил, что она не любит пьяных. Вот все, чего достиг Терентий Иванович и этот вечер и часть ночи, но он уже был настолько выдрессирован, что и этого было для него достаточно, так как поддерживало в нем надежду.

XIX. Прерванное счастье

В течение жизни графа и графиня Загорской, несмотря на то, что они были супругами только по имени, оказалось много общего.
Почти одновременно с ними обоими случилась нравственная метаморфоза, и в то время, когда молодая женщина, оправдывая себя необходимостью доставлять развлечения своей Богом данной любимице, стала кататься днем, посещать театры и концерты, по часам совещаться с портнихами относительно туалетов своих и Стрешневой, словом, зажила почти обычной жизнью петербургской дамы, в жизни графа Павла Александровича тоже произошел перелом.

XX. Любовь и честь

Граф продолжал плакать навзрыд, как ребенок. Андрей Антипович сидел молча и печально смотрел на него. Он чувствовал, что утешения бессильны — так велики были душевные страдания молодого человека. У Березкова все время почему-то на уме вертелся стих Лермонтова, вложенный поэтом в уста Арбенина — героя драмы «Маскарад»:
Что это значит,
Когда мужчина плачет?
И он дал выплакаться человеку, которого любил всей душой, но для скорби которого у него не было в эту минуту врачующих средств.

XXII. Ловкач

Терентий Иванович, воспользовавшись отсутствием князя, задержал одновременно с ним вышедшего из квартиры Завьяловой Николая Петровича Стеклянного.
— Мне бы надо с вами поговорить.
— Сейчас?
— Сейчас оно бы самое лучшее… Пойдемте налево…
— Ты куда? — окликнул Стеклянного Кактусов.
— Меня подвезет Терентий Иванович…
— Так до свиданья…

XXIII. Приподнятая маска

Прошло около месяца.
Николай Петрович Стеклянный, видимо, не потерял его даром. В газетах, особенно одной из них, наиболее снисходительной к рекламам, то и дело появлялись заметки о предстоящем опереточном спектакле, в котором примут будто бы участие лучшие артисты и артистки этого жанра во главе с молодой восходящей опереточной звездой, красавицей П. П. Завьяловой. Все это варьировалось на разные лады и в театральных заметках и, фельетонах, и стихах.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КРОВАВЫЙ ПУТЬ

I. В сетях преступлений

Прошло два года.
Князь Арсений Григорьевич Крутоярский продолжал жить на своей прежней квартире, в которую так неожиданно для него переселил его дядя.
Было около восьми часов вечера. Князь, видимо, в сильном волнении нервной походкой ходил по кабинету, то и дело взглядывая на стоявшие на черной деревянной тумбе старинные английские часы. Наконец, их стрелка приблизилась к восьми часам и тишину кабинета, так как шаги князя заглушались ковром, нарушил серебристый звон.
Вместе с последним ударом часов, в дверях кабинета появился лакей и доложил:
— Василий Павлович!
— Зови сюда.

II. Неожиданный заступник

— Почему? — спросил князь Крутоярский, остановившись перед Павловым.
— Да потому, — с каким-то вдруг охватившим его волнением отвечал Василий Павлович, — что она не женщина, а ангел.
Князь даже отступил на один шаг от своего собеседника, несколько секунд пристально и внимательно смотрел на него и вдруг, видимо, неудержимо расхохотался.
— Ха-ха-ха-ха! — раскатывался он. — Уморил, совсем уморил! Надежда Ивановна… ангел! Вам действительно надо полечиться, почтеннейший Василий Павлович. У вас действительно тут… того, не в порядке.

III. Искупление

Не один Василий Павлович Павлов считал графиню Надежду Ивановну Загорскую не женщиной, а ангелом. Это мнение почти единогласно разделяли все близко знавшие ее, не только мужчины, но и дамы.
Два года, протекшие со дня последних событий ее жизни, совершили в ней такую душевную метаморфозу, перед которой описанный нами перелом в ее жизненном режиме, после встречи с Верой Сергеевной Стрешневой, мог прямо не идти в счет. Графиня Надежда Ивановна как бы совершенно духовно переродилась.

IV. Встреча поневоле

Смущение, которое отразилось на лице Березкова при его уходе, доставило графине Надежде Ивановне какое-то сладкое нравственной удовлетворение.
— Он передаст ему! — сказала она сама себе и прошла в будуар, где встретила ее Стрешнева.
— Ну, что? — спросила последняя.
— Все в порядке. Начнут дело.
И дело действительно началось.

V. Развод

— Какой он милый, должно быть, добрый, хороший! — восторженно передавала свои впечатления первого знакомства с графом Загорским Вера Сергеевна Стрешнева.
— Да, да, он добрый, хороший… — задумчиво подтвердила графиня Надежда Ивановна.
Они обе уже сидели в карете и ехали домой из духовной консистории. Стрешнева, заметив, что графиня отвечает ей рассеянно и как бы нехотя, замолчала. Молчала и графиня Загорская. Она сама была под сильным впечатлением встречи со своим мужем, припоминала его слова, выражение лица и как бы присушивалась к продолжавшему еще звучать в ее ушах его симпатичному голосу.

VI. На ниве благотворительности

Петербургские гостиные мало-помалу стали открываться перед разведенной женой графа Загорского, или лучше сказать, перед ее миллионом. Две три светских дамы первые сделали шаг к сближению с ней, объясняя свой поступок, во-первых, сожалением о ее несчастной судьбе, а во-вторых, желанием приобрести в ней сотрудницу в благотворительных делах.
— Несчастные жены всегда отзывчивее к нуждам бедных! Инстинкт неудовлетворенного материнства удовлетворяется заботой о чужих детях!.. — говорили они и действительно завербовали графиню Надежду Ивановну Загорскую, — она сохранила после развода свой титул и фамилию — в свои благотворительные общества.

VII. В «низке»

Не повезло князю Арсению Григорьевичу Крутоярскому и относительно другой женщины, выбранной им хотя и не жертвой, но орудием для обделывания своих делишек. Орудие оказалось обоюдоострым и вдруг обратилось на него. Волей-неволей ему пришлось отступить и тут, чтобы сохранить свое достоинство и положение.
После описанной нами сцены между князем и Завьяловой поздно ночью в ее квартире, первый вышел крайне взбешенный и даже, не обратив внимания на предлагавших ему свои услуги извозчиков, быстро пошел пешком по Итальянской улице, ворча себе под нос:
— Я тебе покажу! Кто кого? Сомова тебе не видеть, как своих ушей! Я тебя верну в первобытное состояние… Да и этим прощелыгам от меня достанется…

VIII. Сорвалось!

— Мне все равно, — сказал князь после небольшой паузы, отхлебывая кофе из своей чашки, — коли он тебе не нравится, так и черт с ним…
— Так-то лучше…
Сомов принялся за поданный ему завтрак. Воцарилось молчание, причем князь Арсений Григорьевич продолжал чуть заметно наблюдать за Терентием Ивановичем.

IX. Телеграмма

Анфиса Прокофьевна Сомова не прочла письма своего сына. Она умерла ударом ранее возвращения в Ирбит Кузьмы Егорова. Причиной смерти была тучность Сомовой и пережитое волнение от загадочного поведения сына в Петербурге, принудившего ее даже оторвать от дела ее главного доверенного.
Об этой смерти Терентия Ивановича известил телеграммой старший приказчик. Эта телеграмма поразила Сомова, как громом. Мы бы сильно преувеличили, если бы сказали, что это произошло исключительно от того, что она содержала в себе известие о смерти его матери. Конечно, Терентию Ивановичу жаль было старуху-мать, но как истинно русский человек он относился с известным индифферентизмом к смерти старых людей — «пожила и будет», «не два века жить»! Поразила его неотложная необходимость ехать в Ирбит на похороны матери и для устройства дел.

X. Письмо дяди

Князь Арсений Григорьевич не видел в день получения Сомовым телеграммы о смерти матери своего «Телемака». Это случалось за последнее время нередко, и князь примирился с этой уступкой своему неприятелю в лице Пелагеи Петровны Завьяловой, которая вела с ним, как мы знаем, открытую игру.
Князь не раз уже мысленно раскаивался в своем «позаимствовании», как он мягко выражался, из дядиного несгораемого шкафа и даже порой враждебно смотрел на последний, продолжавший стоять в кабинете, но, увы, с довольно-таки жидким, сравнительно, одержимым.

XI. Неожиданный результат

Несколько успокоившись, князь Крутоярский, однако, решил, что ему надо ответить дяде.
«Так этого оставить нельзя! — думал он, нервно шагая по кабинету. — Письмо написано в добродушном стиле, но между строк, видно, что он ей верит… Да и какое там между строк, прямо по смыслу письма это выходит… «Бог с тобой! Кто старое вспомянет, тому глаз вон!» — Это же ясный намек! — припоминал князь содержание письма и его отдельные фразы. Необходимо ответить, да так, чтобы окончательно дискредитировать ее в его глазах. Он мне еще нужен, не говоря о том, что он может, как ни боится мысли о смерти, составить по настоянию Клеопатры Николаевны завещание, в котором не забыть и меня, если я сумею перед ним оправдаться…»

XII. В Ирбите

Терентий Иванович Сомов действительно не задержался в Ирбите.
Да и особенного дела у него там не было.
Он приехал прямо к похоронам своей матери, которые итак задержали, несмотря на то, что от покойной, в виду ее грузности, «шел сильный дух», как доложил ему Кузьма Егоров.
— Начальство разрешило, одначе, вас дождаться, потому вы сын единственный… — и заметил старый доверенный. — В доме держать было нельзя, перенесли на кладбище, в часовенку, оттуда завтра и вынос. Все, как следствует, будет, по первому сорту… Духовенства приглашено много, почитай все от самых набольших… Гроб дубовый… Певчие будут архиерейские… Кладбищенская церковь осветится вся… зажгут все паникадилы… Отец Варсонофий слово скажет…

XIII. Новый план

Князь Арсений Григорьевич Крутоярский, после полученного им совершенно неожиданного ответа от Виктора Сергеевича Ашметьева, сперва, как говорится, ошалел и ходил два-три дня в таком скверном расположении духа, точно был накануне самоубийства. Это обыкновенно случается с людьми, которых жизнь балует удачей и вдруг на их пути ставит преграду за преградой. Они не приготовились к ним и теряются.
Менее сильные окончательно падают духом и даже погибают, но люди с характером переживают только временный кризис, чтобы снова брать у жизни все с бою, и считают даже испытанные поражения лишь ступенями к победе. Князь Крутоярский принадлежал к последней категории людей и, хотя за последнее время испытывал неудачу за неудачей, но все это лишь временно испортило ему аппетит и расположение духа, но он далеко не потерял почву из-под ног, а напротив, за эти дни у него созрел в голове план иного пути.

XIV. В Москве

Год пролетел незаметно.
Еще Тургенев сказал, что время в России летит очень быстро. В Петербурге, с его вечной людской сутолокой, с его лихорадочной деятельностью, с контрастом житейских картин, со сменой всевозможных впечатлений, оно летит еще быстрее.
В большом Гостином дворе произошло за последнее время редкое явление. По Садовой линии среди массы мозолящих глаза еврейских фирм открылся новый русский магазин. Красивая вывеска золотыми буквами на черном фоне гласила:
«Меховой магазин Т. И. Сомова».

XV. Без стыда

Петербург, действительно, очень «скоро обломал» — как пророчил Сомов — Спиридона Семеновича.
Одетый почти с претензиями на моду, подстриженный и приглаженный, но, видимо, сильно уменьшивший употребляемую им ранее ежедневную порцию помады, он сидел в задней половине магазина, за ясневой конторкой и зорко наблюдал за производившими торговлю несколькими франтоватыми приказчиками. В крайних случаях, смотря по важности покупателя или сумме покупки, он сам входил в переговоры и толково объяснял качество товара и невозможность большей уступки, причем любезно все же делал небольшую скидку «из уважения».

XVI. Попытка к примирению

Князь Арсений Григорьевич Крутоярский быстро спускался по устланной коврами лестнице «Европейской гостиницы». Лицо его было покрыто красными пятнами, брови нахмурены, и вся его фигура выдавала охватившее его волнение. Он только что в коридоре этой гостиницы пережил несколько тяжелых минут. Дело в том, что случайно зайдя к одному приезжему, и не застав его дома, князь Арсений Григорьевич, спустившись в швейцарскую, мельком взглянул на доску с фамилиями постояльцев и увидел на ней фамилию «B. С. Ашметьев».

XVII. Загадочный план

С тех пор прошло еще более года.
Князь Арсений Григорьевич сделал за это время снова попытку возобновить со своим дядей отношения и написал ему длинное прочувствованное письмо, но ответа не получил.
Василий Павлович, по поручению князя, совершил еще две поездки в Москву, где пробыл по несколько дней и из последней привез известие, что Виктор Сергеевич болеет и хандрит и стал прибегать к вспрыскиванию морфия, поддерживая таким образом ослабевшие силы. В Петербурге до дня, когда князь нанес ему неудачный визит, Ашметьев видимо не был. Иначе бы об этом знал Павлов. Все это неслось в голове князя Крутоярского, когда он в тот же день вечером нервно ходил по своему кабинету в ожидании Павлова. Князь был взбешен. Его раздражал и исход визита, который он сделал своему дяде, и медленность Павлова, который не являлся, видимо задержанный Ашметьевым.

XVIII. Загадочные происшествия

Прошло несколько дней.
В газетах появилось известие о скоропостижной смерти в номере Европейской гостиницы приезжего из Москвы Виктора Сергеевича Ашметьева. Заметка эта не обратила бы на себя особого внимания — рубрика: «скоропостижно умершие» чуть ли не ежедневно мелькает в газетах, но этому случаю был придан загадочный характер.
Высказывалось, что к покойному Ашметьеву в течение недели, которую он провел в гостинице, ежедневно являлся молодой человек, некто господин П. — фамилию узнали по тому что ее запомнил посыльный, который на другой день по приезде Ашметьева ходил к этому господину с запиской. Господин П. был и рано утром в день смерти Ашметьева, причем приезжал в карете, пробыл недолго и уехал.

XIX. Нити найдены

Быть может, известие о загадочной смерти приезжего москвича, остановившегося в Европейской гостинице, надолго бы заняло умы петербуржцев среди летнего затишья, если бы их не ожидали еще более сенсационные события. Мы говорим о корзине с трупом неизвестного молодого человека, присланной из Москвы и оставшейся невостребованной в пакгаузе Николаевского вокзала.

XI. На каторгу

Все это произошло, так сказать, на глазах князя Арсения Григорьевича.
Он спокойно присутствовал при всех формальностях, которыми сопровождалось вскрытие трупа Виктора Сергеевича Ашметьева, а через несколько дней поехал сопровождать гроб в Москву.
После того, когда гроб был опущен в фамильном склепе Ашметьевых, на кладбище Алексеевского монастыря, князь остался жить в опустевшем доме дяди и хлопотать о назначении опеки.