Гордиев узел

Гордиев узел. Содержание

Гордиев узел: роман из уголовной хроники

Часть I.

I. Судебное следствие

В коридорах Заозерского окружного суда было заметно необычайное движение. Против стеклянных, закрашенных белой краской дверей I-го Уголовного отделения стояла толпа чающих пробраться в святилище. Судебный пристав, красивый господин, с большими элегантно расчесанными бакенами, уговаривал публику быть поспокойнее, и пропускал только имеющих билеты от председателя.
Дело, которое разбиралось в этот день, привлекало общее внимание, как потому, что обвинялась целая, хорошо организованная шайка разбойников и грабителей, наводивших страх и ужас на мирных обывателей всей губернии, так, отчасти, и потому, что защитником одного из подсудимых и, как говорят, атамана шайки, явился молодой адвокат Владимир Львович Синицын, о котором говорили, как о восходящей звезде адвокатского мира. Единственный сын очень богатого помещика Заозерской губернии, он посвятил себя защите невинно обвиняемых, являлся на суде очень редко, но когда являлся, то почти всегда добивался оправдательного приговора сколько же силой своего красноречия, столько и честным отношением к делу — он не брался за «темные» дела. Немудрено поэтому, что, когда Заозерское общество узнало, что атамана гнусных разбойников будет защищать Синицын, этот «идеалист Синицын», как его прозвали все знакомые, весь город пожелал быть в суде, ожидая услышать что-нибудь необыкновенное.

II. Приговор

Как и всегда бывает в подобных случаях, прокурор, зная, что остальные подсудимые не уйдут от заслуженной кары закона, всю силу своего красноречия употребил, чтобы сгруппировать все улики против человека, которого считал атаманом шайки. Но он чувствовал, что улик этих слишком мало, что обвинение ускользает у него из рук, и старался дополнить недостаток фактов фразами. Он говорил, что всегда в подобных мошеннических ассоциациях, какова и обвиняемая разбойничья шайка, есть свои правила, свой устав не выдавать товарищей, а тем более атамана. Что усиленное запирательство разбойников признать Елеазара своим атаманом — надо понять совсем обратно, что это не больше как хитрая уловка.
Присяжные, на которых всегда действует речь чиновника в шикарном мундире, внимательно вслушивались в обвинение: очевидно, оно производило на них впечатление. Сам же объект этого обвинения словно застыл в своей позе. Он даже ни разу не взглянул на говорившего, словно дело не касалось его головы!.. Наконец, прокурор кончил, и слово было предоставлено защитникам. Пока тянулись речи защитников (по назначению суда) однообразные, монотонные, безнадежные, публика, переполнявшая зал заседания, перешептывалась, переговаривалась, кашляла и сморкалась. Было заметно, что дебаты никого не интересуют, но вот к пюпитру подошел Синицын и, словно по волшебству, гробовое молчание водворилось в зале.

III. Коллеги

В самом роскошном номере «Европейской гостиницы» того же самого города Заозерска, вечером того дня, когда разбирался процесс, кончившийся таким торжеством для Синицина, за роскошным серебряным самоваром сидела молодая дама, которую мы видели в суде. Напротив нее, на резном кресле, помещался благообразный господин, лет сорока пяти, и попыхивал сигарой. Это и был известный петербургский адвокат Илья Андреевич Перекатов.
IV. Князь

Когда молодой Синицын возвратился после защиты домой, то первым его делом было заняться судьбой только что оправданного Елеазара. Узнав, что он хорошо грамотен, Синицын решился пристроить его к делу и поручить ему, на первое время, ведение книг и алфавита дел, а также переписку бумаг, на что несчастный, со слезами на глазах, изъявил свое согласие.
Небольшая комнатка, через коридор от квартиры самого Синицына, оказалась свободной, и молодой человек тотчас же снял ее и поручил меблировать старому своему слуге, Григорию, состоявшему при нем с детства.

V. Идеалист

Проснулась на следующее утро Лидия Александровна в веселом, шаловливом настроении духа.
Всю ночь ей снился молодой адвокат Синицын. Его красивое, выразительное лицо произвело на нее вчера в суде очень сильное впечатление, она пробредила о нем целую ночь и проснулась по уши влюбленной, как только может влюбиться женщина, подобная ей.
Дочь небогатого чиновника, служившего в одном из министерств, Лидия Александровна была взята на воспитание своей крестной матерью, генеральшей Обоженской, которая хотя и третировала ее чуть не наравне с камеристками, но заметив, что у неё есть голосок, взяла ей учителя музыки, и этим погубила ее.

VI. Упрямец

Князь с величайшим нетерпением ждал возвращения Владимира Львовича от Перекатова, и едва он успел войти, набросился на него…
— Ну что? Ну что, видел ты этих крючкотворов, этих достославных защитников, заморских батардов?.. Ну что, они, разумеется, предлагают мириться?..
Владимир Львович утвердительно наклонил голову, он даже не успел выговорить ни слова, как на него обрушился, словно водопад, поток бешеных фраз князя.

VI. Признание

Взволнованный и опечаленный нежданным результатом переговоров с князем, Владимир Львович не зашел еще раз к Перекатову, но вернулся домой и написал ему коротенькую записку, что князь ни на какие мировые сделки не соглашается, но что он лично не примет никакого участия в процессе.
Перекатов ничего не ответил, но на следующий день швейцар гостиницы, где он остановился, принес Владимиру Львовичу письмо, написанное довольно твердым, почти мужским почерком, в котором петербургский адвокат просит его заехать на минутку, по весьма серьезному делу.
Владимир Львович поехал.

VII. Роковое решение

После этого второго и совсем неожиданного свиданья, Владимир Львович почувствовал какое-то странное чувство к этой странной женщине. Это была не любовь, не каприз, молодой человек был настолько идеален в своих воззрениях на женщину, что не допускал подобных увлечений… Он почувствовал что-то вроде жалости и, вместе с тем, неудержимое желание помочь ей…
Он не отдавал себе отчета, в чем именно могла заключаться эта помощь, но ему казалось, что Лидия Александровна стоит над пропастью, и что он должен, он может спасти ее.
Но чем? Но как?

VIII. Свадьба

Сдавшись на мольбы молодого идеалиста, Лидия Александровна уже сама стала торопить исполнением задуманного, то есть свадьбой. Вдруг ее страшно заинтересовала мысль превратиться из резвого мотылька, летающего по прихоти ветра, в солидную, замужнюю даму. Ее гораздо меньше интересовал смысл, чем обстановка этого превращения.
Хотя брак решено было совершить тайно, в дальнем деревенском приходе, чтобы не взволновать старика отца Владимира Львовича, без приглашенных, но Лидия Александровна не утерпела и оделась к венцу по бальному, с громадной гирляндой флердоранжевых цветов в высоко взбитых волосах. Этот туалет покоробил даже Елеазара, бывшего одним из свидетелей, но казалось, не был даже замечен женихом.

IX. По третьему пункту

После отъезда Владимира Львовича, Елеазар вернулся в комнату мрачнее черной тучи и начал, по обыкновению, шагать большими шагами из угла в угол большой комнаты, исполнявшей роль и зала и столовой. Отрывки мыслей самых диких, самых бессвязных проносились в его взволнованной голове, он на ходу рассуждал сам с собой, делая временами странные, энергические жесты. Григорий, привыкший к подобным монологам барского секретаря, так называл он всегда Елеазара, видя, что тот сильно озабочен, и не начинает разговора, достал книгу в кожаном переплете, очевидно духовного содержания и, усевшись в прихожей, весь углубился в чтение.

Часть II.

I.

Село Ознобишино стояло на южной окраине одной из центральных губерний России, где великорусское население уже сильно смешано с мало русским. Некогда оно составляло нераздельную собственность князей Запольских-Звенигородских, но с течением времени выделы по женской линии раздробили владение, и, хотя князь Николай Борисович владел более чем 3/4 всей земли, но несколько других владельцев построили свои усадьбы неподалеку от княжеского дома.
Лучшим украшением Ознобишина было большое искусственное озеро, обрамленное вековым дубовым лесом. Каждый из совладельцев дорожил своим правом хоть на частицу берега и, таким образом, несколько усадеб появилось на опушке леса, прилегающего к озеру.
В первое время, это близкое соседство не нравилось князю, но так как между соседями не было никого, кто бы мог соперничать с ним знатностью рода, богатством и хлебосольством, то он мирился с неотвратимым злом, всей душой вошел в роль Амфитриона и ежегодно делал несколько праздников в своей роскошной, истинно княжеской усадьбе.

II. Аукцион

Торгующиеся переглянулись, такая крупная надбавка не была в обычаях постоянных посетителей аукционов.
— Сто шестьдесят тысяч! Никто больше?.. — возгласил судебный пристав.
— Позвольте подумать… — отозвался толстый еврей, — ми может быть, еще прибавим.
— Ровно в два часа торги будут закрыты, — пояснил служитель закона, повертывая в руке молоточек, ему была крайне неприятна эта задержка.
Перекатов и еврей вышли из присутствия в коридор.

III. Я мать!

Как это случилось? Никто, и меньше всех сама Зина могла бы дать себе отчет. Единственными соседями, куда ее пускали беспрепятственно, была семья Воиновых. Несчастная слепая музыкантша, несмотря на разность была единственной задушевной подругой Зины, да и Зина в течение почти трех лет, с того дня, когда мы ее встретили на рауте у князя, возмужала, развилась, и из прелестного подростка превратилась в серьезную и вдумчивую молодую девушку.
Глаза её хотя и глядели по-прежнему светло и весело, но порой в них мелькали те искорки, которые изобличают пылкий и страстный темперамент. Каждая неправда, каждая ложь, фальшь и обман возмущали ее, и гнали вон из дома, где увы, царила одна фальшь и обман под маской нежности и любви.

IV. Пропойца

В «большом доме», так назывался дом-дворец князя Николая Борисовича, жизнь текла далеко не так, как того желал Владимир Львович.
Покупая Ознобишино, он мечтал, что все останется по-старому, и что единственному человеку, обласкавшему его в минуты горя, можно будет хоть умереть спокойно, в его родном гнезде… Но вышло не так.

V. Письмо

Синицын вздрогнул. Он смутно начинал понимать, что вероятно Елеазар считает его виновным в чем-либо перед собой, и старался, насколько мог, успокоить своего сожителя.
Но это ему не удалось.

Часть III.

I. Заявление прокурору

Зинаиды Васильевны хватились дома только поздно вечером. Когда она не пришла к обеду, то Клементина Карловна предположила, что нежелание встречаться с ней, после утренней сцены, заставляет ее скитаться по парку, но когда она не возвратилась и к вечеру, то достойная дама крайне обеспокоилась и разослала всю прислугу на розыски. Дело в том, что на следующий день господин Варравин должен был пожаловать к обеду, а исчезновение Зины грозило крупным скандалом.
Эммочка, постоянная советница и пособница матери, тоже отсутствовала. Вернувшись домой, после получения письма от Владимира Львовича, она заперлась в своих комнатах, и буквально слегла в постель от нервного расстройства. К обеду она не вышла, и хотя после обеда мать два раза стучала в дверь её комнаты, она ни за что не хотела отворить, — ей было обидно и совестно сознаться матери в поражении, нанесенном ей — этой ничтожной Зиной.

II. Спор

Несколько дней со времени отъезда Владимира Львовича и исчезновения Елеазара, старый князь был сам не свой. Подозрения достойной дамы о том, что он, его Владимир, увез Зину, казались ему чудовищными, дикими, подлыми. Он никак не мог допустить, что увлечение молодых людей могло зайти так далеко, как вдруг, недели две спустя после их отъезда, письмо Владимира, из Москвы, письмо самообвиняющее, искреннее, честное, сказало ему горькую истину. Теперь сомневаться было невозможно: Владимир поступил бесчестно. В его положении он не имел права увлекаться!
Это было бесповоротное определение старого эгоиста. Он не допускал в людях отступлений от традиций, которые считал ненарушимыми. Им овладело мрачное разочарование, и только возвращение Елеазара после двухнедельного кутежа немного оживило его.

III. Облава

После разговора с Елеазаром, князь Николай Борисович совсем изменил свой взгляд на «проступок» Льва Николаевича, и простил его внутренне, сердечно, но по наружности, в разговорах даже с Елеазаром, продолжал относиться к нему с прежней нетерпимостью.
Два раза в течение последних двух месяцев Елеазар ездил в губернский город, раз чтобы справиться о ходе дела в консистории, и во второй раз, чтобы проверить слухи о возбужденном в окружном суде деле, о похищении Зинаиды Васильевны. Слух этот подтвердился настолько, что Елеазар счел необходимым тотчас написать об этом Владимиру Львовичу, и возвратясь в Ознобишино, в тот же день поскакал в Машино, повидаться с Владимиром.

IV. Тяжкие минуты

Выдав подписку о невыезде, Владимир Львович совсем упал духом. Не за себя боялся он. Нет, ему было страшно и подумать, чему обрекал он Зину, так доверчиво за ним последовавшую.
Теперь, только теперь он начинал отрешаться от своего непростительного идеализма, но дело было уже сделано, роковая карта выпала, и он все еще надеялся, что на суде, который был теперь неизбежен, ему удастся своим красноречием добиться оправдания. Но и тут это была только фиктивная надежда. Его проступок, увоз несовершеннолетней девицы, в худшем случае мог попасть еще на рассмотрение присяжных заседателей, но дело Зинаиды Васильевны, обвиняемой во внебрачном сожительстве, и обвиняемой ближайшими родными, было решено заранее. Ее ждал смирительный дом, или монастырь, а это равносильно было, при её нервном и впечатлительном характере, смертному приговору.

V. Неожиданная развязка

Четыре дорожных экипажа на взмыленных обывательских лошадях подъехали к крыльцу господского дома в селе Машино. Первым выпрыгнул из передовой коляски Моревич, и подал руку Клементине Карловне и Эммочке. Из следующих выходили между тем, покрытые пылью, Лидия Александровна, Самокатов, Юдин, полицейский чиновник и два письмоводителя.
Вся эта компания направилась к подъезду. Путь указывал полицейский, очевидно знакомый с местной топографией.

История сторублевой бумажки 131,313: Фантазия

Стояла глубокая осень, дождь лил как из сита, и своим монотонным шумом наводил такую тоску и уныние, что мне, городскому жителю, совершенно случайно попавшему в деревню, делалось просто жутко. Изредка, словно стон какого-то живого существа, раздавался вой внезапно промчавшегося порыва ветра, и потом все стихало, лишь убийственно монотонный гул дождя тянул свою однообразную ноту.
Осенью вечереет рано. Давно уже была зажжена лампа, и я все собирался сесть писать какой-то отзыв в суд, по делу, которое и задерживало меня в именьице, доставшемся мне по наследству.