Фрагмент
Об отце дьяконе Мефодие иначе не говорили, как «добрейшая душа»: он был вдов и детей не имел. Кто его только знал, тот его любил. Добродушие его выражалось во всем: и в мягком его голосе, когда он исполнял службу, и в беседе со знакомыми, и в отношениях к тем, кто только в нем нуждался. Правда, и помогать-то кому-либо ему довольно редко удавалось, так как батюшка той церкви (в Киеве), где он обретался, клал в свой карман львиную долю. Но все же, когда нужно было кому-нибудь помочь, то он никогда никому бывало не откажет, — последним грошем поделится. А как бывало, кто поблагодарит его за одолжение, отец дьякон опустит глаза и скажет:
— Кто старое вспомянет, тому глаз вон.
Жил отец дьякон в собственном домишке, в отдаленной части старого Киева. Домишко был не важный, деревянный, ушедший от старости в землю, с ветхой крышей. Половина дома была необитаема, так как дождь бесцеремонно проникал туда сквозь крышу и прогнившие потолки, поэтому, хозяин ютился в одной горничке, прилегавшей к кухне, и бывшие жилые комнаты обратил в хлев для коровки, рыжей Машки. Но не одна только Машка составляла его хозяйство: серый кот Васька, ручной чижик, еж и домоправительство Матрены, или, как он называл ее по-малороссийски, Мотра, — услаждали его вдовью жизнь. Но отношения его ко всем этим особам были различны: Машка корова была всеобщая баловница, с особенной нежностью и Мотра, и отец дьякон приносили ей после обеда корки хлеба. Кот Васька должен был пропитываться сам мышами и крысами, за то не редко бывало, без вести пропадали то цыпленок то масло, то сливки. Ежик был обречен тоже на голод, так как по части истребления мышей он встречал конкуренцию Васьки. Зато чижику было раздолье: ему предоставлено было право клевать хлеб во время обеда.
Матрене было, поэтому, мало дела со всеми этими обитателями; зато с отцом дьяконом ей было, как она выражалась иногда в сердцах: «морока».
Дело в том, что иногда отец дьякон, или с похорон, или с крестин, или со свадьбы, возвращался в свирепом настроении. Одни люди, видите ли, как выпьют, смеются или плачут, другие становятся просто грубы, обидчивы и придирчивы. Отец дьякон принадлежал к последним: вот, как возвратится домой, что называется под шофеем, начинает доставаться всякому, кто, попадется под руку…
Ты, что, — ворчит он на ежа: — щетины-то отпустил, а мышей не ловишь? Вон, под кровать! А ты, Васька, что в прошлом месяце стянул ковригу?.. Вот я тебя… Беспорядок… а все эта Мотра… Гей! Мотра… иди-ка сюда… Еще коса цела, так знай, что оголю я твою голову!.. Знать спряталась, чертова душа… то-то… у меня по струнке… Знаешь ли, если бы я после смерти жены поступил в монахи, я был бы теперь архиереем. А то сидишь теперь в дьяконах, да и танцуй по дудке батюшки… Скачи враже, як пане каже… А что он мне!.. разве я его боюсь?.. Он отец Андрей… а я отец… отец…
И засыпает отец Мефодий и снится ему, что он монах и что вот… вот… его воспроизвели в архиереи…
Но проснется отец Мефодий с головной болью и с такой нежностью и любовью и к чижику, и к ежу, и к коту, и к Матрене, что начинает он ласкаться к ним, точно годами был с ними в разлуке. Тогда и ежику, и коту достается что-нибудь лакомое, и они, от радости, точно угорелые; зато Матрена встречает эти нежности возгласами:
— Оце добре… ди, ну же… ну…
Ну, и пойдет бывало время обычной колеей: то в церковь, то домой… Но вот, случилось одно событие, которое изменило немного жизнь отца дьякона.
Возвратясь в одно воскресенье от обедни, отец дьякон увидел на скамье, стоявшей на улице у его дома, двух рослых молодцов.
— А що? — спросил он их лаконически по-малороссийски.
— Да вот ищем квартиру, отец дьякон, — сказал один из них.
— Какую там квартиру?.. И самому-то некуда деться… Где там до жильцов, — воскликнул дьякон: — ищите в другом месте…
— А мы уж оглядели ваш дом, — возразил другой молодец: — и лучшей квартиры мы не найдем, как из комнаты, где корова.
— Вот вздумали! А корову куда я дену?…
— Не беспокойтесь, отец дьякон, — возразил первый: — мы осмотрели сарай, там крышу можно поправить… теперь к лету идет… конец апреля… корова и там постоит… ей там будет привольнее… А мы с товарищем очистим жилое помещение… и… и заживем припеваючи.
— Да вы же кто такие и как вас зовут? — с любопытством вопросил дьякон.
— Мы?.. студенты, — отвечал второй: — Моя фамилия Цибуля, а товарища моего — Чеснок…
— А откуда вы?
— Мы в прошлом году, — сказал Чеснок: — с товарищем окончили в Чернигове семинарию, и пришли сюда пешком, поступили в университет. Вот и живем и учимся в Киеве… Теперь немного поисхарчевались, да и за квартиру нечем платить, так мы, отец дьякон, к вам… Слышали о вашей щедрости…
— Поисхарчевались, за квартиру нечем платить, — процедил сквозь зубы отец дьякон: — Не важно… да чем кормить вас будет моя Мотра?.. Нужно подумать…
— На какой черт тут думать! — воскликнул Цибуля: — Людская молва говорит, что думают только индюки. Мы уж сами распорядились, поговорили с Мотрой, — видим умная баба вот и говорим: мы займем уж коровник, а она «оце добре»; видим мы, что она согласна, — вот и вывели корову во двор, горницы вычистили — и помещение готово. Остается только вам, отец дьякон, накормить нас, так как петухи в желудках у нас давно поют, а если вы поставите нам могарыча, то есть по чарке отечественной, то мы будем вечно молить за вас Бога.
— 3а что же могарычи? Уж вы, хлопцы…
— Как за что? — возразил Чеснок: — За то, что мы, да еще в праздник, вычистили вам коровник, ведь вы должны бы были нанять на это бабу.
— Это правда… Идемте… Мотра… Гей, Мотра! накрывай на стол… да…
— Не беспокойтесь, отец дьякон, — прервал его Цибуля; — мы с товарищем накрыли уж на стол, все из печки вынули, — словом, все готово. Только, так как ключ от шкафика при вас, батюшка, то вы отдайте его нам и тогда все, то есть и водка, будет всегда своевременно готова, как только вы вступите на порог своего дома. Увидите, отец дьякон, что в доме у вас пойдет как по маслу.
Отец дьякон почесал затылок и поплелся за непрошенными хозяевами. Мотра встретила его сконфуженная и ожидала выговора за хозяйничанье молодых людей, но отец дьякон был невозмутим.
